Да и много такого в его писаниях, от чего у современника рот до ушей в усмешке растягивает. Но почему-то никто не взялся опровергнуть его и запечатлеть события в их правдивости и точности. Летописцы-де на то есть… Знаем мы этих смиренных монахов, скрипящих перышками в тиши своих келий! Тот царь, который добр к монастырям и церквам, который жертвует на них без счета, в истории прославлен будет. А если кто начал не только на Бога надеяться, но и сам не плошать, того тихий монашек ничтоже сумняшеся так пропишет, что, прознав сие, со стыда сгоришь… Да уж на том свете, когда поздно что-то исправлять.
А царь…
Весы, какие-то странные весы порою снились Ивану Васильевичу. На одной чаше лежал огромный, причудливый ломоть земли по имени Россия, а другая чаша была гигантская, непредставимая, и в ней булькала, переливалась человечья кровь, пролитая им, царем московским Иваном, по счету – четвертым, по прозвищу – Грозный. И порою видел он во сне некоего светлого и всемогущего, который, вняв самым затаенным мольбам, опустошает кровавую чашу, возвращая жизнь всем тем, чья кровь была пролита по государевой воле. И чем больше воскрешенных людей радостно отходило прочь от сей роковой чаши, тем больше трещин изрезало тело земли-России, разламывалась, крошилась страна, словно хлеб, выпеченный в голодный год из отрубей. И вот уже ветры, жадные ветры, налетевшие из чужих, дальних, вечно голодных земель, развеивали эти жалкие крошки так, что и следа прежней России было не сыскать, а сами воскрешенные бродили в пустыне неприкаянно…
Царь просыпался с криком, звал Бомелия. Выпивал большими, ненасытными глотками его благодетельное питье – успокаивался. Приказывал сменить постель: прежняя была вся мокрая от ледяной испарины, иссушавшей тело. Ложился, думал, постигал очевидную истину: окажись на его месте любой другой, обуреваемый страстью быть государем великой, могущественной державы, он был бы вынужден пройти тем же кровавым путем, на каждом шагу сбивая ноги о роковые ошибки и слыша за собою ропот обескровленных призраков. Любой другой! Да тот же милостивец Адашев, окажись лицом к лицу с возмущенным боярством. Тот же Курбский! Русскому не надо искать врага в иных землях – он сам себе первый враг, ибо никто иной, как русский человек, не мнит себя равным одновременно и Богу, и диаволу.
Правдива, правдива старая сказка о том, как Господь предложил мужику исполнить любое его желание, просить чего захочется, но при условии, что сосед его получит в два раза больше. «Выколи мне один глаз!» – потребовал мужик.