Но сейчас всех трех собеседников обуревала вовсе не зависть к титулу наследного принца, а лютая ревность. Все трое с первого взгляда влюбились в обворожительную австриячку, и теперь каждый отдал бы полжизни за то, чтобы нынче ночью очутиться в ее постели.
Впрочем, нет, граф д’Артуа лелеял мечты более возвышенные – он хотел бы сначала осыпать Туанетту цветами, а уж потом… может быть… после вихря нежнейших поцелуев…
Граф Прованс был юноша более реалистический. Он желал Туанетту, как может мужчина хотеть женщину, однако сперва намеревался поразить ее блеском своего ума и образованности.
А вот Шартр хотел бы иметь ее вульгарно и грубо, как он привык обходиться с женщинами. Даже проститутки чурались его! Хронист Маре описывал его подвиги так: «Наконец-то герцог Шартрский посетил Бриссодиху.[3] Когда он появился в ее заведении, она предоставила ему самый лакомый кусочек, который имела. Эта честь выпала девице Лавинь по прозвищу Дюрансон. Она занялась его светлостью, и они расстались только после третьей попытки. Благородный господин казался очарованным и дал ей пятнадцать лун. Он сказал хозяйке, что хотел бы продолжить скачки, но девушка отказалась. Она нашла юношу ужасно грубым в его ласках, в нем не было никакой утонченности, и он ругался, как трактирщик. Многие девицы потом подтверждали это мнение; все свидетельствовало о том, что герцог будет грязным развратником».
Ожидания подтвердились самым блестящим… вернее, самым неприглядным образом. Слухи о похождениях Филиппа Шартрского были скандальны и непристойны. Современники таким образом описывали его фантазии:
«Грубость молодого герцога вскоре стала такой непомерной, что многие жрицы любви просто отказывались иметь с ним дело, в ужасе от его манер. Отверженный проститутками, несчастный мог искать утешения только у актрис и светских женщин. Вместе с шевалье де Куаньи, герцогом де Фронзаком, графом де Безенвалем и графом д’Осмоном он давал улице Сен-Лазар ужины, где были позволены любые эскапады. Однажды вечером во время такого ужина-сюрприза Филипп приказал подать своим гостям огромный слоеный пирог.
«Кондитер, – сказал он, обращаясь к собутыльникам, – положил в этот пирог такой лакомый кусочек, который оживит самых привередливых гурманов… Вы любите перепелов? Мой повар заверил меня, что мы найдем внутри самую аппетитную, самую сочную перепелочку в мире». (Заметим в скобках, что тогда были в моде маленькие пухленькие женщины, которых называли «перепелочками.)
И он хлопнул в ладоши. Внезапно корка пирога отлипла, и прелестная пятнадцатилетняя блондинка, совершенно голая, по свидетельству Пьера Нодена, выскочила, как чертик из табакерки, «из своего маленького печеного домика, в котором пряталась». Выскочив на ковер, она пробежала через комнату, «крутя попкой и тряся грудью». Все присутствующие с вожделением смотрели на малышку, и герцог счел нужным пояснить, что, конечно, все будут иметь право испробовать ее, но, «чтобы быть уверенным, что гостям подано достойное блюдо, он намерен вначале сам его попробовать».