Я не отвечаю, потому что не знаю, что сказать. Смысл его молчания доходит до меня, когда уже поздно. Его тихие слова едва доносятся до меня, как отголосок шума дождя.
– Они уже все знают, да?
– Знают.
На секунду у меня возникает впечатление, что он хочет спросить, уверена ли я в этом. Видимо, мой тон заставил его промолчать.
– Значит, все кончено. – Гамильтон наклоняет голову.
Вода стекает ему за шиворот, пропитывает насквозь рубашку и седые волосы, обнажая розовую, беззащитную кожу головы.
– Расскажите мне все. Кто эти люди? – Я подаюсь вперед, будто это может заставить его говорить.
– Зачем? Вам – их – не – остановить.
– Полагаете, незнание обеспечит мне безопасность? Грейвсу это не помогло.
Жестоко, но сказанное заставляет его задуматься. Впрочем, ненадолго.
– Я ухожу.
– Мистер Гамильтон.
– Будьте благодарны, что я отвернулся и не видел вашего лица, поэтому не смогу описать вас, чтобы со мной ни делали. Если только за нами не следят, – добавляет он почти шепотом.
Мы оба молчим и поднимаем головы, прислушиваясь, словно действительно сможем что-то уловить, понять, где они прячутся.
Разумеется, мы ничего не слышим.
Гамильтон шумно вдыхает воздух, протяжно выдыхает и возвращается в кухню. Шторки на окнах опускаются, плотно закрывая стекло.
Я продолжаю стоять у кустов, мокрая до нитки.
Я должна колотить в эту дверь до тех пор, пока он меня не впустит. Но я знаю, он мне не откроет. Никогда.
До меня доходит, что телефонные разговоры удалил не Гамильтон, у него нет таких возможностей. Но и не мы.
Эти люди обладают в точности той же информацией, что и я.
Они могут следить за этим местом.
Я снова прислушиваюсь к шуму дождя. Возможно, я не единственная, кто следил за этим домом.
Я поспешно скрываюсь за кустами и ухожу.
Через двадцать пять минут я уже у машины и звоню Крейги:
– У нас проблемы. С Гамильтоном.
После недолгой паузы Крейги произносит:
– Ты знаешь, что по мобильному не стоит говорить.
Я решительно перебиваю его:
– Кэтрин в Программу поместил Гамильтон. Она не осуждена, а просто скрывается. И люди, желающие ее смерти, у нее на хвосте. Крейги, он в опасности. Ему не уйти от них, как это сделала я. Займись им.
Молчание на этот раз длится несколько дольше.
– Хорошо. Где ты?
– Я возвращаюсь, Крейги? Будь осторожен.
Я плохо соображаю от голода и усталости. В первом попавшемся кафе покупаю кофе навынос и сэндвич с беконом, а заодно и плитку шоколада. Моя одежда промокла насквозь, и девушка, принимавшая у меня деньги, смотрит с сожалением.
– Вам надо согреться, иначе простудитесь, – говорит она так, словно хочет убедиться, что я еду прямиком домой.