Дымка из миллионов частичек поднялась с ее кожи. Когда дымка исчезла, на ней сформировалась и налипла одежда.
Она была революцией. Она поглотит прошлое.
Другой кокон поблизости выпустил еще одну красавицу. Малая, роящаяся часть ее самой стала ее костюмом.
Они поглотят прошлое, но не создадут будущего. Будет бессрочная революция, пока революция не поглотит даже себя. Затем — ничего.
Еще один кокон созрел до момента родов. Он появился в подвале здания суда. Одежда сформирована: деловой костюм, белая рубашка и галстук.
Он был революцией. Только бессрочная революция могла быть приемлемой революцией. Что вертелось, должно получить значение из своего движения. Когда прекратило вертеться, оно не имеет значения.
Она, она, он. На самом деле, у них не было пола. Их пол был строго их маскировкой. Каждый был «оно». Колония множества мельчайших «оно». У «оно» было две цели: разрушать и вегетативно репродуцировать.
Очередной кокон разделился и выплюнул на свет. Пятый и шестой коконы выронили свои плоды в мир. Двое мужчин, женщина: три «оно».
Они были революцией. Они были очищены от ненависти и ярости. Их голод был велик, как притяжение черной дыры, которая могла затягивать миры к их уничтожению.
Другие коконы в подвале здания суда еще не были готовы к родам.
Шестеро вышли и поднялись по лестнице на первый этаж.
Здание суда было в тишине. Оно будет в тишине десятилетия, пока не обвалится из-за отсутствия обслуживания.
Оказавшись снаружи, они спустились по ступенькам здания суда, как шесть журнальных моделей, предполагающих, что их ожидает гламурный фотограф.
Они не поскальзывались на снегу. Их туфли были на самом деле частью их вещества, выглядящего как туфли, так что они были босыми. Но их ступни были иллюзией ступней; и подошвы, и пятки, касавшиеся прокрытой снегом мостовой, были на самом деле наноживотными, сцепляющимися-освобождающимися-сцепляющимися. Их сила сцепления и баланс были таковы, что в своем человечьем притворстве они никогда не могли поскользнуться или оступиться.
Выйдя на улицу и осмотрев район, они могли вызвать подозрения, потому что их лица в искусственном свете были весьма изящными, а их красота была более безупречной, чем на выставке шедевров Боттичелли[83]. И на холоде их дыхание не выходило в виде светлых перьев, потому что, хотя их и можно было принять за людей, у них не было легких.
Окрестности вокруг здания суда предлагали вниманию старые дома, в основном федерального и викторианского стилей. Шестеро разделились и пошли в гости.
* * *
Расти Биллингем тихонько напевал, шагая домой сквозь снег. Расти жил, чтобы петь. Он писал собственные песни, и люди, казалось, его любили. Он хорошо играл на гитаре, но также играл на синтезаторе и мог заставить себя звучать как небольшой ансамбль. Время от времени он выступал в барах, на свадьбах, празднованиях дней рождения. Он зарабатывал этим немного, но он и не ожидал многого, так что не разочаровывался.