Радостный звон крошечных колокольчиков донесся с нижнего коридора.
Эддисон обнаружил, что Эрика состоит из множества слоев, до такой степени, что казалась непостижимой. Как она могла быть такой доступной и обходительной, при этом оставаясь загадочной, он не знал. Она вселяла в него и удивление, и любопытство. Что-то в этой женщине было недоступно для понимания, отдалено от обычного восприятия, почти мистическое.
В коридоре перед лестницей, за аркой появился Джоко, в одной из своих четырнадцати шапок, украшенных колокольчиками, возглавляющий вереницу детей, исполняющих латиноамериканский танец, некоторые из них надели по одной из оставшихся тринадцати шапок.
— Шаг налево, шаг направо, вперед прыг, прыг. Шаг налево, шаг направо, вперед прыг, прыг. Пируэт!
Эрика приостановила работу, чтобы посмотреть на шествие. Ее добрая улыбка была изгибом любви, материнской ласки. Эддисону хотелось поцеловать эту улыбку, не просто Эрику, а эту улыбку, чтобы ощутить вкус и получить ее безмятежность.
Джоко добрался до передней лестницы и начал подниматься.
— Три ступеньки вверх, одну назад, пошлепать по задним булочкам — шлеп, шлеп, шлеп! Вперед три ступеньки, отойти на одну, пофыркать, как свинка — круто, круто, круто!
Когда дети поднялись за Джоко и все шлепающее и фыркающее удалилось, Эрика сказала:
— Они будут хорошо спать ночью.
— Особенно Джоко, — сказал Эддисон.
— О, Джоко спит редко. Иногда он вставляет вилку для еды в электрическую розетку и бьет себя током около часа. Я не знаю, почему это его не убивает, но не убивает, и я научилась с этим жить.
* * *
В неосвещенном коридоре, сразу перед спальней Коррины Рингуолд, Расти знал, что что-то находилось рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки слева от него, и он предположил, что это, должно быть, еще одна из тех мерзостей, которая убила всех людей в «Трейлблейзере». Звяк-звяк-звяк. Он не мог расслышать дыхания существа, но, возможно, такие, как они, не дышали. Звяк-звяк. Он ожидал, что оно двинется вперед и растворит его или что они там делали с людьми, как с теми, что во внедорожнике, но создание было лишь тенью в бархатной черноте. Звяк-звяк.
Он подумал побежать вправо, пробившись через темноту к тусклому отсвету ступенек от нижних окон. Но не стал, когда подумал о других существах, которые могли ждать там, чтобы заполучить его, что они зажали его в клещи, что он, должно быть, обречен, независимо от того, куда повернет. Он очень давно был на войне, его нервы стали гражданскими, и он не смог бы за такое короткое время мобилизовать себя против смертельного страха до такой степени, как он с этим справлялся на поле боя.