Яркая ранняя осень. Тот тип больше не появлялся, не возвращался после ночной разборки на улице, понимая, что София обязательно расскажет о случившемся другим девушкам и вышибалам. Свежий подход к танцу по-прежнему принимался на ура, София радовалась обретенной свободе в рамках, ограниченных скудным пространством, — ежедневной необходимости творить на крошечной сцене, за стеной из света и сигаретного дыма, отделявшей ее от посетителей. К шестому месяцу беременности ее волосы выглядели густыми и блестящими — роскошная грива, как у девушек во французской рекламе или американских сериалах. Тремя неделями позже из Блонди[12] она превратилась в Джейн Рассел[13], и пронзительный приветственный свист сменился чувственным «фью-ю». Но так реагировали только пожилые клиенты. Джентльмены, возможно, и предпочитают блондинок, но простые ребята берут все, что дают. Те же, для кого Литл-Рок — слова из песенки Мэрилин, а вовсе не вотчина Клинтона[14], охотно возьмут все, на что смогут наложить свои скрюченные артритом лапы. А тем более из рук Софии. Из ее мягких ладоней с длинными, тонкими пальцами, с фантастическими ногтями — сказывалась двойная доза кальция — и великолепной кожей, определенно и неподдельно сияющей. В своем последнем и дополненном издании София стала шире и крепче телом. Новые очертания она наполняла содержанием. Как и предсказывалось во всех книжках по материнству, научных статьях и бабушкиных сказках, София брала у природы свое, при том что по-прежнему знала только одну сказочницу — самое себя. Лето сменилось ранней осенью, потихоньку перетекавшей в позднюю.
Влюбленная в Габриэля, София удивилась, когда однажды на рассвете призналась ему в любви, касаясь его неосязаемой кожи. Изумилась сказанному вслух ранним утром.
— Я люблю тебя, Габриэль. — Он улыбнулся в ответ. — Я серьезно. Я правда люблю тебя. Чему ты улыбаешься? Что тут смешного? — Софии хотелось заткнуть себе рот рукой, выловить из воздуха сказанные слова и проглотить их, запихать туда, где они до сих пор хранились. Поздно.
— Ты любишь меня, София. Очень хорошо. И я люблю тебя. Но я люблю тебя раньше, чем ты говоришь об этом.
— Что это значит?
— Это значит, что мне не нужно добавлять «тоже» в конце предложения. Я могу произнести его независимо от тебя.
София открыла Габриэлю правду, а он уже знал о ней, знал прежде, чем она выразила ее словами, потому что он был чутким ангелом, ангелом-зеркалом, и эту правду он почувствовал первым, понял ее первым, успел сжиться с ней.