Когда Боб решил, что народу собралось вполне достаточно, барабанная дробь стихла, он достал из кармана небольшую флейту и начал наигрывать быструю мелодию, при веселых звуках которой мои ноги сами пустились в пляс.
Музыка, которую мы все вместе выбрали для моего танца, была замечательно ритмична, и мне не составляло труда двигаться в полном согласии с ней. Когда я призывно покачивала бедрами, многие мужчины в первых рядах только тяжело переводили дыхание да жадно облизывали пересохшие губы, видя в разрезах платья мелькание моих смуглых бедер. Этот танец был призван завлекать и соблазнять, и временами я почти приближалась к тонкой грани непристойности, обдуманно и томно, словно ненароком, обнажая свои женские прелести.
Я была готова к тому, что спровоцирую похабные выкрики из толпы, но, к моему удивлению, ничего подобного не произошло. С того самого момента, как я начала танцевать, публика, словно завороженная, хранила молчание.
А ведь на мое выступление пришли отнюдь не сливки общества. Здесь были в основном рабочие с крупных заводов Чикаго: с фабрики Джеймса Кирка, производившей мыло и оказавшей поддержку нашему институту, взявшись за исполнение заказа доктора на партию его лекарственного продукта; с заводов компании Мак-Кормика, собиравших сельскохозяйственные машины; с упаковочного комбината Бутта — крупнейшего производителя тары и упаковки во всем мире. Было и несколько человек с винокурни Генри X. Шудлта. Пришли поглазеть на диковину и моряки с пришвартовавшихся неподалеку судов и несколько фермеров, приехавших в Чикаго, чтобы вкусить радостей и соблазнов городской жизни.
С нежной улыбкой на губах я, как будто в трансе, кружилась и извивалась на сцене, временами призывно поглядывая уголком глаза в окружившую сцену толпу. Мои глаза, казалось, сулили рай на земле, я старалась, чтобы каждый мужчина из тех, кто на меня смотрел, чувствовал, что это обещание относится непосредственно к нему, что только для него я и танцую.
Первый раз в своей жизни я выступала на сцене, первый раз я предлагала себя на суд публики, и это приносило мне огромное удовольствие. Под конец танца я закружилась посреди сцены, как волчок. Я вращалась так быстро, что платье широко разлетелось в стороны, до самого верха обнажив блестящие смуглые бедра. Наконец, я резко остановилась, словно сникнув, опустилась на дощатый настил, подняла голову, встала, выпрямилась во весь рост, и, воздев руки к небесам, звонко прокричала: «Эй-а! Эй-а! Эй-а!». В тот же миг из дверей клиники вылетели белоснежные голуби и доверчиво опустились на мои руки, чтобы поклевать припасенные для них зерна кукурузы. Так я и стояла, держа высоко над головой голубей и наслаждаясь громкими криками и аплодисментами, которыми публика встретила изящный финал моего танца. Впрочем, я не стала слишком задерживаться на сцене и, быстро сбежав по ступенькам, скрылась в дверях клиники; теперь настала очередь Боба развлекать и улещивать толпу.