— Гус? Это Майк Фрейзер. Рад, что тебя застал. Можешь сделать для нас интервью?
— Сколько?
— Не будь таким меркантильным. Сотрудничество в «Кроникл» должно рассматриваться как привилегия.
— Привилегии на хлеб не намажешь, а у меня обед без масла стынет. А знаешь ли ты, что прерываешь великий процесс творчества? Создается бессмертная проза.
— Тогда ты должен ожидать нашего обзора, так что будь уж другом.
Малтрэверс шутил, и Фрейзер, редактор отдела культуры, знал это. За три года, прошедшие с момента основания, газета снискала себе репутацию издания, публикующего качественные материалы, и Малтрэверсу льстило, что его имя появляется в одних колонках с именами Элана Беннета и Энтони Берджеса.
— Ну хорошо, ты меня уговорил, — сказал он. — Что там у тебя?
— Интервью с Дженни Хилтон. Помнишь ее?
— Я не только ее помню, мы с Тэсс говорили о ней сегодня утром. Ты читал заметку в «Экспресс»?
— Видел, — ответил Фрейзер равнодушно. — Случайный снимок у входа в театр и история, которые соединили в редакции. У нас заготовлено нечто получше этой стряпни. Ты свободен?
Это был смешной вопрос. У Малтрэверса в жизни был период, когда за возможность всего лишь находиться поблизости от Дженни Хилтон он сражался бы с драконами. И сейчас, когда эта идиотская страсть отпустила его, перспектива встретиться с ней все еще волновала. Он бы написал этот материал и бесплатно, но не собирался признаваться в этом Майку Фрейзеру.
— Когда это надо сделать? — спросил он.
— Как можно скорее. Она тебя ждет.
— Именно меня?
— Именно тебя.
— Но я никогда не встречал этой женщины.
— Да, но она… подожди минутку, — Малтрэверс услышал, как Фрейзер разговаривает с кем-то другим. — Гус, меня вызывает шеф. Приходи в редакцию во время ланча, и мы обсудим детали за кружкой пива. О’кей?
— Хорошо. Около половины первого?
— Жду тебя с нетерпением. Привет.
Фрейзер повесил трубку, и Малтрэверс задумчиво положил на рычаг свою. То, что Дженни Хилтон вновь возникла в его жизни дважды в течение дня, было совпадением, но то, что ему предложили сделать с ней интервью — и что, по-видимому, она хотела разговаривать именно с ним, было куда интереснее. Они ни разу не встречались, даже мимолетно, на каком-нибудь артистическом приеме с Тэсс, это исключено — он бы никогда такого не забыл. Откуда же она знала о нем? Может быть, она видела какую-нибудь его пьесу или читала один из его романов? Могло ли случиться, что она стала его поклонницей? Он попытался вернуться к работе, но забавное предвкушение встречи отвлекало его, чувства, которые он отбросил, как свойственные юности, возникли в нем с совершенно неожиданной силой. И наконец он сдался, откинулся на стуле и задумался. Дженни Хилтон была идолом шестидесятых. Тоненькая, как газель, казавшаяся еще выше из-за длинных стройных ног в мини-юбке, ореховые волосы, спускались водопадом до самой талии. На другом лице широкие губы были бы катастрофой, но в ее красоте они являлись своеобразной доминантой. Глаза, очерченные контуром, кажется, никогда не мигающие, карие озера с золотыми искорками. Она начинала как поп-певица, хрипловатый голос придавал особую глубину ее балладам, а затем возникла как экзотическая фигура на параде дарований с продолжительностью жизни на публике в месяц. Ум и своеобразие Дженни Хилтон поставили ее в этом потоке особняком. Она впервые привлекла внимание Малтрэверса, когда ему случилось увидеть по телевизору ее беседу с известным философом. Его музыкальные пристрастия были отданы в то время Эм Джей Кью, Дейву Брубеку и Брамсу; Топ Тен едва ли интересовали его, так что он едва знал о существовании Дженни Хилтон по пластинкам, которые слушали его друзья. И вдруг эта девушка возникла, прекрасная, выше каких-либо описаний, говорящая о Вольтере и Джоне Стюарте Милле.