Отчего-то мне неловко было идти с таким делом в церковь, и я дождался заката на террасе. Как только металлический ангел на далеком шпиле засверкал в последних солнечных лучах, я почтительно воззвал к Небу и сообщил о своем замысле.
Ангел ответил, никак не проявляясь – я просто услышал его голос.
– Ты вспомнил про кошку Никколо Первого?
Ход его мыслей оказался несколько другим, чем я ожидал, но я кивнул головой. Можно было, наверно, подойти к вопросу и так.
– Алекс, чем больше ты будешь тренироваться, тем лучше для нашего дела, – сказал Ангел. – Но хочу тебя предупредить о возможных последствиях для твоей личной жизни.
– Именно на них я и надеюсь, – ответил я.
– Если ты это сделаешь, ты накажешь себя, ничего не приобретая. Юка потеряет свою идеальность. Ты изменишь, как говорят философы, ее фундаментальную онтологию – но не лучшим образом. В выигрыше будут только медиумы Оленьего Парка. У них станет меньше работы.
– Что это зна…
– Я не хочу лезть в эти дебри, – недовольно продолжал Ангел, – блуждания среди слов меня не привлекают. Говоря коротко, сейчас она отражается в тебе, а потом будет отражаться в мире – но то, в чем отражается мир и ты сам, останется прежним. От такой перестановки слагаемых сумма не изменится, но никому не известно, какой узор ты увидишь в результате. Вот только стереть его и нарисовать заново будет уже невозможно. Ты должен это понимать. Хочу предостеречь тебя от глупости. Я не стану тебе помогать. Но и запретить тоже не могу.
– Я уже решил, – сказал я.
– Помни главное, – ответил Ангел. – Это необратимо. Юку можно сделать реальной. Но нельзя будет сделать идеальной опять.
Ангел явно был недоволен – после этих слов он замолчал и не отвечал мне больше. Но главным было то, что он не запретил мне задуманного. Он чуть лукавил, когда сказал, что не станет мне помогать. Он ведь не собирался и мешать. А помощь Ангелов, как утверждают догматики, состоит в том, что они не возбраняют пользоваться своею силой.
Я четко знал, чего хочу. Мне следовало сделать Юку независимой от Оленьего Парка, перенеся уже существующее облако смыслов в ее собственную голову – чтобы я смог наконец любить ее саму, а не синклит бритых медиумов.
Хотя что, собственно, значило – «ее саму»?
Если бы я не знал, как ничтожна разница с точки зрения организации Флюида, мне было бы легче. Не зря ведь Юка – вернее, кто-то из шутников Оленьего Парка – назвал Смотрителя гинекологом. Очень точная метафора, если иметь в виду манипуляции с интимнейшей сутью реальности. Но ведь и гинеколог имеет право на личную жизнь, разве нет?