Так прошло минут десять. Вдруг госпожа фон Риннлинген поднялась и, даже не глядя на него — можно было подумать, что она все это время украдкой за ним следила, — направилась прямо к господину Фридеману.
— Пойдемте в сад, господин Фридеман? Он ответил:
— С радостью, сударыня.
— Вы еще не были в нашем саду? — спросила она на лестнице. — Он довольно большой, и надеюсь, там пока не очень людно. Мне хочется капельку передохнуть. За ужином у меня разболелась голова: как видно, красное вино слишком крепко для меня. Вот сюда, в эту дверь…
Через застекленную дверь они вышли на маленькую прохладную площадку, несколько ступенек вело прямо в сад.
Ночь была удивительно теплая, звездная. Благоухание поднималось от земли, со всех клумб. Сад был залит лунным светом. По белеющим гравиевым дорожкам, куря и болтая, прогуливались гости. Часть из них окружила фонтан, где старый, всеми уважаемый доктор под общий хохот пускал бумажные кораблики.
Слегка кивнув головой, госпожа Риннлинген прошла мимо них и показала вдаль, туда, где нарядный душистый цветник сливался с темнеющим парком.
— Мы пойдем вниз по этой аллее, — сказала она.
У входа в парк стояли два невысоких широких обелиска. А там, где кончалась прямая, как стрела, аллея, блестела река, зеленая в лунном сиянии. Здесь было темно и прохладно. Кое-где от аллеи ответвлялась тропинка и, петляя, тоже сбегала к реке. Долго ничто не нарушало тишины.
Потом она сказала:
— Над самой рекой есть красивое местечко, я часто сижу там. Пойдемте туда, поболтаем… О, взгляните, сквозь листья видны звезды…
Он не отвечал. Он смотрел на блестящую зеленую гладь реки, к которой они приближались.
Отсюда был виден старый крепостной вал, на том берегу. Аллея кончилась, они вышли на заросший травою луг, и госпожа фон Риннлинген сказала:
— Свернем направо, наше местечко там… Вот видите, оно не занято!
Скамья, на которую они опустились, стояла в нескольких шагах от конца аллеи. Здесь было теплее, чем под огромными деревьями. Кузнечики трещали в траве и остролистой осоке над водою. В лунном свете река была совсем светлой.
Некоторое время оба молча смотрели на воду. И вдруг рядом с ним вновь зазвучал голос, который он уже слышал неделю назад, этот тихий, задумчивый и нежный голос, так тронувший его.
— Вы давно страдаете этим недугом, господин Фридеман? — спросила она. — Или это у вас от рождения?
Он проглотил комок, подступивший к горлу. Потом ответил тихо и благонравно:
— Нет, сударыня, я был совсем маленький, меня уронили, и вот я такой…
— А сколько вам лет? — спросила она.