— "Ну, держись, Жиркомбинат, сейчас тебе мало не покажется!" — подумал я, и сказал с пафосом:
— Я горжусь этим, дорогой! У одного из десяти тысяч папа — Гермес, а мама — Афродита! У некоторых похуже будет… Я помолчал, и тихо, с дуринкой в голосе выдал:
— Вот у тебя, Жорж, мама — простая советская хохлушка, а папа — Кентавр[19]! Знаешь, как я догадался? Очень просто! Ты унаследовал от папаши копыта и до седьмого пота скреб ими в сторону моей бывшей жены! Наверно все подковы снёс?
Я замолчал и закрыл глаза в ожидании ответного "удара"…
Моё "смирение" Юрка истолковал правильно. Его глаза увлажнились скупыми мужскими слезами, а кулаки обрушились на мою "буйную" голову…
Нас еле разняли… Я тут же прикинулся бывшим пациентом заведения с узкой специализацией, широко зевнул и, как ни в чём не бывало, сказал:
— Доверь вам потаённое! До конца жизни дразнить будете…
— Завтра уже не будем! — усмехнулся Федя в полусне.
— Все… Отбой!
Не успели мы устроить свои головы на бедрах и животах друг друга, как крышка нашей ямы откинулась, и в свете полной луны мы увидели Лейлу и какую-то молодую женщину, по виду — русскую. Не говоря ни слова, они спустили нам жердяную лестницу, Мы быстро поднялись по ней и, озираясь, пошли к воротам, около которых чавкали два матёрых волкодава. Женщина подошла к одному из них, почесала за ухом. Псина, недовольная вмешательством в трапезу, глухо зарычала. Бочком, бочком мы миновали собак, и подошли к нашей машине, стоявшей в соседнем дворе.
— Ты сядешь? — коротко спросил Юрку Сергей.
— А кто еще? — презрительно ответил Житник, одинаково хорошо управляющий всеми видами автотранспорта
Он открыл дверь кабины и сразу же бросил:
— Мешка нет, пошли назад.
Делать и в самом деле было нечего: понятно, что без нашего арсенала благополучный исход предприятия становился весьма проблематичным.
— И спирта нет, — зло прошипел Федя из кузова — Надо брать эту хату…
Посадив женщин в машину, мы с ним и Сергеем пошли в дом. У порога, на корявых тесаных ступеньках лежал парень в ватном халате. Рядом валялась распустившаяся чалма.
— Видно, на стреме стоял. Девка его вырубила, — опять прошипел Федя. — Как бы не очнулся…
… Ухватив голову незадачливого "секьюрити" за прядь волос, густо измазанных запекшейся кровью, он, профессионально тюкнул ею о край ступеньки. Понаблюдав со смешанными чувствами за этим "контрольным ударом", мы, крадучись, вошли в дом. Присмотревшись, увидели, что все наши пожитки и канистра сложены в углу знакомой нам комнаты. В тусклом свете неизвестно зачем горевшей керосиновой лампы мы похватали их и бросились к выходу.