Максим понял неловкость ситуации.
— Простите, батюшка, я не вас имел ввиду.
— А коль не меня, то я тебе таких примеров могу привести десятки, сотни: оставил человек имение, раздал всем — и ушел в монастырь.
— Да это же все сказки! — опять засмеялся Максим. — Неужели вы всему взаправду верите? Вот так все раздать, все оставить — и в монастырь? Никогда не поверю.
— Это потому, что ты в Бога не веришь, в церковь не ходишь. Не обижайся. Слепому сколько ни рассказывай, как прекрасно вокруг, тот будет одно твердить: «Сказки. Не верю» А как он поверит, коль слеп?
— Так я же, вроде, не слепой, вижу все.
— Слепота бывает разная: есть телесная, когда человек совсем незрячий, а есть, когда слепа душа. Или еще хуже — когда она мертва.
Максим задумался.
— Мне моя Зойка то же самое говорит, почти точь-в-точь ваши слова повторяет.
— Кто в храм Божий ходит — об этом знает.
— Может и я когда приду. Не хочу ходить туда ради того, что все ходят. А спроси их, что вы там ищете, они и сами не знают. Кто за здоровьем идет, кто за счастьем, кто денег просит, кто за дочку молится, чтобы удачно замуж вышла. Шептухи разные тоже ходят: одни за удачу свечки ставят, другие переворачивают для чего-то. Я всякого насмотрелся, пока Зойка меня за собой всюду таскала. А мне кажется, что церковь — она выше всего: и успеха, и разных дел, и даже здоровья. Пока всего не могу понять. Может откроется когда-нибудь ваша наука.
— Да нет особо никакой науки. Христос ведь кого к Себе первыми призвал? Не академиков, не профессоров, ни директоров, ни бизнесменов, а таких вот простых людей, как ты сам. Только ты в лесу, а те рыбаками были. И так их умудрил, что через них весь мир Христом просветился. Будешь ходить в церковь — сам все поймешь. У тебя жена верующая, милосердная, да и у тебя самого доброе сердце. Господь не оставит.
Они еще прошли, помолчав, слушая, как щебетанием птиц начинал просыпаться надвигавшийся на них лес.
— Да, — задумчиво сказал Максим, — жаль, что вы не застали этого Косого лесника. Он бы вам хорошим собеседником пришелся. Столько всего знал, начитан в божественных книгах. На Великий пост, помню, каждый год из берлоги своей лесной выбирался, шел в храм и там каялся перед отцом Лаврентием, что до вас служил. Стоит на коленях, в слезах весь. А мне чудно на все это смотреть: в чем он каялся, в каких грехах? Да еще со слезами, людей не стыдясь. Жил в лесу сам, как бирюк: ни семьи, ни бабы под боком. Это на мне грехов много: знавала Зойка моей тяжелой руки, погуливал от нее, водочку пивал без меры. А ему-то в чем? Наоборот: больное, раненое, увечное зверье к нему тянулось, нюхом чувствовало его доброе сердце, хоть и охотником он был редкой удачи. Одному лапку перевяжет, другого мазью помажет, третьему отвара даст, капель лесных. Знатоком всяких снадобий и целебных трав большим был. С разных деревень к нему за помощью обращались: никому не отказывал. В чем ему было каяться?..