— Да, товарищ подполковник, — зам кашлянул в кулак, — с таким контингентом не должно быть поблажек. Это не домашние собачки, на которых цыкни — и разбежались, по углам да подворотням попрятались. Тут настоящие волки: сбиваются в стаи, порвут вмиг. Только за проволокой держать. А этих, как вы сказали, добрячков, лучше к ним, по одному в камеру. Ненадолго: на ночь, чтобы вживую пообщались с этой публикой. Пусть бы их подрессировали немного. Тогда бы другую песню запели, «петушиным» голоском.
— Жмуриков, значит, назад не привезем?
— Все в пределах закона, товарищ подполковник. Ребра, конечно, им помяли, не без того. Мордой об стенку тоже потыкали. Работенки с ними хватило, крепкие заразы. Но все на пользу пошло: присмирели, поутихли. Можно назад, на зону.
— Тогда готовь конвой, завтра же отправляй. Хватит этих дармоедов держать.
— Уже все готово, товарищ подполковник. Туда позвонил, чтобы ждали возвращения старожилов. Воронин, правда, просил еще пару недель подержать, пока у них пройдет внеплановая проверка, да я…
— Пару недель? — Остапов строго посмотрел на зама. — И пару дней держать не буду. Завтра же под конвоем назад. Тоже мне, благодетели нашлись. «Пару недель». Как будто здесь курорт на морском побережье. Кто бы нас на пару недель отпустил, чтобы не видеть этого отребья.
И быстро расписавшись в углу лежавшей перед ним бумаги, протянул ее:
— Вот приказ. Выполняй.
Те, кого завтра должен был сопровождать конвой, молча лежали на жестких нарах в тесной, холодной и темной камере: угрюмые, злые, отвернувшись друг от друга, каждый наедине со своими невеселыми думами. Их было трое — матерые рецидивисты, проходившие по уголовному делу как преступники, представляющие особую опасность для общества, и по этой причине отбывающие свой длительный срок в условиях строгого режима. Преступный мир и такой же преступный образ жизни забрал у них все, чем жили нормальные люди. Забрал даже человеческие имена. Их знали по лагерным кличкам: Курган, Ушастый и Кирпич.
Курган — Владимир Остапенко — был среди них самым злобным, самым жестоким и самым опытным в воровских делах. Оставленный своей матерью сразу после появления на свет, он вырос, не зная, что такое родительская ласка, семейное тепло, домашний уют. Из родильного дома попал в детский приют, потом в детский дом, интернат, а прямо оттуда — в детскую колонию, что вполне отвечало уровню его воспитания в среде таких же беспризорников, малолетних воришек, хулиганов, развратников. В маленьком шахтерском городке, затерявшемся среди насыпных курганов, таких несчастных судеб было много. Первая взрослая судимость за участие в грабежах и разбоях стала логичным продолжением его дальнейшей судьбы — как и вторая судимость, которая привела его в здешнюю колонию, где отбывали срок уже сформировавшиеся профессиональные преступники.