Они подходили к каким-то господам и дамам и к ним подходили, затевались легковесные разговоры, вспыхивал смех. Еленой любовались — она была поистине прекрасна. А Виссарион со всеми любезничал, объяснялся с несвойственной ему словоохотливостью. Елена приметила фальшивую, чуть не угодническую улыбку на его лице, когда он прогнулся к вытянутому, важному чиновнику. «Боже, что он делает? Неужели он такой же, как все?» — испугала Елену мысль; её неожиданно охватило чувство дурноты и досады.
Стало больше людей в масках и карнавальных костюмах. Елена надела блестящие, с узенькими щелками очки. Зазвучал оркестр, официанты разносили на подносах напитки и мороженое. Можно было выпить вина и закусить возле столиков в смежных комнатах. Уже выстреливали хлопушки, сыпалось конфетти, шуршала в воздухе мишура и отовсюду вспыхивали бенгальские огни. Ёлка в центре сияла разноцветными электрическими фонариками, переливаливалась шарами. Елене мнилось, что в такой великолепной зале, при таком скоплении весёлого, настроенного на игру народа с ней непременно произойдёт что-нибудь радостное, невероятное. Молодость звала к безмятежности, веселью, однако память сердца крепко сидела в ней, казалось, вросла в каждую жилку. И она с грустью понимала, что всё же не сможет веселиться, как все. Она помнила, не забывала и отнятого у неё сына, и страшные глаза отца, стоявшего перед ней, дочерью, на коленях, — она всё помнила и не знала, как уйти, скрыться от этой горькой памяти сердца. Она то смеялась, то обрывно замолкала, потуплялась. Виссарион, в маске арапа, склонялся к её уху:
— Что с тобой, любимая? Если тебе не нравится здесь — скажи, и мы немедленно уйдёт.
Она старалась ответить ему ласково, но голос как-то похрустывал:
— Нет-нет. Здесь всё же на людях, — неясно объясняла она.
— Что? — переспрашивал Виссарион, но она не отвечала.
Начались танцы, и она обрадовалась: можно развеяться, забыться или как бы обмануться. К Елене беспрестанно подходили кавалеры, и она танцевала, танцевала — то мазурку, то вальс, то кадриль. Она танцевала блестяще. «Кто может заподозрить, что я дочь мужика и чалдонки!» — горделиво и азартно думалось ей.
Однако в какой-то момент празднества для Елены вдруг всё изменилось — не внешне, а внутри. У неё что-то сместилось и оборвалось с привычного, удобного для лёгкой жизни места. Она стала танцевать тяжеловато, странными рывками, не в такт. Обеспокоенно озиралась, как запьяневшая, рассеянно улыбалась и чего-то искала, отыскивала по зале глазами: ей показалось, что мельком увидела в толпе знакомую фигуру и лицо — его, Семёна, а рядом с ним — дородную, белолицую красавицу Александру Сереброк. Перестала явственно осознавать, кто же её партнёр, что творится вокруг и даже — где Виссарион, который в её сердце словно бы затемнился, стал как-то неясен, расплывчат или даже — незначим. Но одновременно Елена наполнялась таким светлым чувством, что ей воображалось: вся эта роскошная, с огромной люстрой зала, эти изысканно наряженные улыбающиеся люди, эти запахи цветов и духов, эти щеголеватые мелодичные звоны шпор офицеров, это шелестение шелков и тюлей, эти жизнерадостные мотивы духового оркестра, эти рассыпающиеся бенгальские огни — всё-всё обещает ей какой-то новый, ранее неизведанный ею восторг.