Уважение и внимание к средневековой японской культуре никак не противоречили приведенным выше словам об архаичности и даже реакционности сохранения ее традиций в современной Японии: в конце концов, и «Бедная Лиза» – классика, но культура должна развиваться. И уважению к культуре стран Востока Конрад всегда учил своих учеников.
В 90-е гг. я слышал много рассказов бывшей сотрудницы Института востоковедения АН СССР Фанни Александровны Тодер (1911–2000), в начале 30-х гг. студентки восточного факультета Ленинградского университета (ее воспоминания я использую и в очерках о Н. А. Невском и Б. Г. Гафурове). Она вспоминала, как поначалу ходила на занятия и по Китаю, и по Японии, не зная, что выбрать (тогда постепенно усиливалась узкая специализация, и китайско-японского разряда уже не было). Решающую роль в выборе сыграли личности ведущих профессоров. В. М. Алексеев (сам вовсе не аристократ по происхождению) на первой же лекции заявил, что овладеть Востоком может только человек, обладающий наследственной культурой. Это резко противоречило духу тех лет, в словах Алексеева ощущалось барство, а Конрад никогда ничего такого не говорил, был очень демократичен и внимателен ко всем студентам независимо от их происхождения. И лектором Конрад был блестящим. Выбор студентки оказался в его пользу.
Ф. А. Тодер вспоминала и то, как ее учитель постоянно говорил студентам, что главное для востоковеда – изучение культуры исследуемого народа во всех ее проявлениях. Здесь Николай Иосифович продолжал культуроведческие традиции классического русского востоковедения, хотя в осовремененном виде. У традиционного востоковедения был сильный филологический уклон, к тому же господствовало представление о том, что вся слава Востока в его великом прошлом. Современная Япония больше, чем какая-либо другая восточная страна, опровергала такие предрассудки, пусть Конрад и его современники и находили там множество «феодальных пережитков». Отсюда постоянный интерес ученого к современности. Другим отличием Конрада от предшественников было усиление специализации: не только филология традиционного типа, но и лингвистика, литературоведение, история. Но в 20–30-е гг., отчасти просто из-за недостатка кадров, Конраду, как и ряду его современников, приходилось заниматься всем этим; уже в поколении его учеников таких синтетических фигур не было. Никто после него не занимался и одновременно Китаем и Японией (разве что С. А. Старостин, но только как лингвист).
Впоследствии Конрад в статье о своем старшем коллеге арабисте И. Ю. Крачковском напишет: «Настоящий филолог не имеет права быть только лингвистом. За явлениями языка он должен видеть самый язык, а через него – мышление, ум. За романом или стихотворением он должен уметь разглядеть творческий гений народа. Филолог должен быть и историком, но таким, который видит в истории всю целостность жизни, борьбы и творчества». Речь здесь не только о покойном ученом, но и о себе.