С какой же книги начать? Наверное, выход в том, чтобы читать все книги одновременно, как он это часто делает. Слово «одновременно» не совсем точно описывает процесс: он просто переходит от одной книги к другой, точно так же, как никто не смотрит шесть телеканалов одновременно — ты просто постоянно переключаешься с одного на другой. Естественно, среди всех книг одна всегда оказывается первой; наш герой читает из нее один абзац, один рассказ, одну главу или двадцать процентов от всех страниц и только потом переходит к следующей. Но сейчас проблема заключается в том, что он не знает, с какой книги начать. Страстный любитель литературы встает из-за стола и закуривает. Почему люди закуривают в тех случаях, когда не знают, как им поступить? Зажженная сигарета служит свидетельством того, что мы размышляем, что мы напряженно мыслим, что мы о чем-то вспоминаем или ждем кого-то (отодвигая время от времени занавеску, чтобы взглянуть на улицу), что мы нервничаем (в роддоме весь пол зала, где ожидают родственники, усеян окурками). Сигарету зажигают сразу после полового акта или для того, чтобы потушить ее о кожу в паху любовника-мазохиста и возбудиться еще сильнее. Ее зажигают в поисках вдохновения, чтобы взбодриться и не уснуть, чтобы не есть, когда мы голодны, но не можем или не хотим принимать пищу. Страстный любитель литературы делает последнюю затяжку и возвращается к столу. Четыре томика по-прежнему лежат там, рядом с пластиковым пакетом, на котором красуется красная эмблема книжного магазина. Наступает ночь, по улице проезжает машина, слышны звуки радио. А как обстоит дело в романах, часто ли там слышатся звуки радио? Если бы вдруг все четыре книги исчезли, то и проблема — с какой начать — тоже бы исчезла. Наш герой берет роман американца и открывает его на первой странице. Потом он с силой проводит пальцем по стыку страниц, чтобы книга не закрывалась, и читает: «Как раз в тот момент, когда медсестра собирается прикрыть ему лицо краем простыни, покойник открывает глаза и бормочет какие-то невнятные слова. Медсестра взвизгивает, откидывает простыню, называет пациента по имени и щупает ему пульс. Потом она выбегает в коридор и бежит за врачом. „Доктор, больной из палаты сто четырнадцать не умер!“ — „Как это не умер?“ — „Он живой и только что вдруг открыл глаза. Я пощупала пульс…“ Врач старается скрыть недовольство, которое вызывает в нем эта новость».
Читатель закрывает книгу. Начало — самая лучшая часть произведения. Первое предложение, первый абзац, первая страница. Возможностей всегда великое множество. Все еще только должно произойти, постепенно, по мере того, как различные дороги, открывающиеся перед тобой вначале, исчезают и в конце концов (то есть в финале) остается только одна, практически всегда легко предсказуемая. Удастся ли автору зачаровывать нас до самой последней страницы? Не наступит ли момент, когда через пять, восемнадцать или сто шестьдесят страниц очарование исчезнет? Никогда ни одно повествование не может быть лучше, чем тот спектр возможностей, который открывает перед нами первая страница. И речь вовсе не идет о том, что читатель должен предвидеть все возможные продолжения и найти среди них какие-то более совершенные, чем те, которые предлагает писатель. Ни в коем случае. Как бы он мог продолжить историю человека, который читает газету в холле гостиницы «Амбассадор» и не реагирует, когда его называют по имени? Ему это неизвестно, да и не его это дело — придумывать какое-то продолжение. Просто его привлекает этот момент неизвестности, когда карты еще только раздаются. Завязка смутно напоминает ему тот фильм Хичкока с Кэри Грантом, в котором последнего принимают за другого человека в холле гостиницы. Однако ему совершенно неохота размышлять на эту тему. Каким бы ни было продолжение этой истории, оно неминуемо нарушит ее совершенство.