Дома стоял дым коромыслом. Отмечали день рождения Аленкиного жениха, капитана-ракетчика Саши Новосельцева — Григорий умудрился начисто забыть об этом событии, хорошо хоть, заранее подарок купил. Саша привел двух своих друзей-военных, Аленка пригласила институтских подружек. Было весело и шумно.
Григорий для приличия посидел с часок за столом и ушел к себе работать. Татьяна, как это все чаще случалось с ней в последнее время, быстро упилась; сквозь закрытую дверь Григорий слышал ее резкий пронзительный голос, неестественно громкий смех. Молодежь пела, танцевала под магнитофон, к одиннадцати все разошлись.
Аленка пошла провожать гостей. Татьяна подергала ручку его двери, которую он предусмотрительно закрыл на ключ.
— Открой!
— Ступай спать, — попросил Григорий. — У меня очень много работы и нет никакого желания выяснять наши отношения.
— А у меня есть! — крикнула она и забарабанила в дверь. — Сейчас же открой, иначе я выбью твою проклятую дверь!
Он не ответил.
Минут двадцать она бесновалась за замкнутой дверью, потом стало тихо. Почему-то остро запахло бензином. Григорий оторвал голову от рукописи и увидел, как из-под двери по полу растекается темная лужица. Через мгновение она вспыхнула белым пламенем.
— Теперь ты откроешь, сволочь, или сгоришь заживо в своей конуре! — с ликованием крикнула Татьяна.
Он схватил одеяло и, обжигая руки, сбил огонь. Высадил обгоревшую дверь. Татьяна швырнула в него пустую бутылку из-под бензина. Григорий увернулся. Зазвенело разбитое стекло — бутылка угодила в книжную полку. Татьяна истерически смеялась, глаза у нее были пустые, как у Зямы, когда ему всюду мерещились крысы.
«Допилась до белой горячки, дура!» — подумал он, схватил жену на руки, затащил в комнату и бросил на тахту. Навалился на нее всем телом, зажал рукой рот, чтобы соседи не сбежались на ее вопли, дождался, пока она перестала трепыхаться и уснула. Вытер кровь с расцарапанного ее ногтями лица. Царапины были глубокие, то-то бабы в издательстве почешут языки. Смазал волдыри от ожога на руках постным маслом. Скомкал обгоревшее одеяло, собрал осколки стекла от книжной полки, выбросил в мусоропровод.
Вернулась Аленка. С ужасом посмотрела на обгоревшую разбитую дверь, на черные пятна на полу, на его окровавленное лицо. Закашлялась от запаха еще не выветрившейся гари. Татьяна, как пьяный мужик, храпела на тахте, укрытая простыней.
— Господи, — сказала Аленка, заломив тонкие руки, — какое счастье, что скоро я от вас уйду! Хоть на край света, только бы вас не видеть.
Григорий угрюмо молчал. Он любил дочь и многое вытерпел из-за нее. Для чего? Чтобы услышать эти полные ненависти и презрения слова?