На маленьком экране монитора Гейл Гейли выдавала краткое резюме истории Броадмена. Ее красивое, выразительное лицо было обращено прямо к телезрителям. Видеокамера была явно неравнодушна к Гейл, лаская ее скулы и изгиб подбородка. Выражение ее глаз придавало искренность всем ее репортажам. Нос Гейл был прямым, но чуть вздернутым, хотя достаточно изящным для того, чтобы быть названным аристократическим. Но и этот ее нос не был самой замечательной чертой ее лица. Рот Гейл отличал ее от других прелестных дам на телевидении. Он был большой и чувственный, губы полные и натурального алого цвета. И когда Гейл улыбалась, на обеих щеках у нее обозначались ямочки.
Но сейчас она не улыбалась. На мониторе Гейл подводила итог трагическому окончанию человеческой жизни, и ее темные глаза, казалось, светились жалостью и горем.
— Самоубийство под номером 137 в этом году было совершено отнюдь не отчаявшимся бедняком или одиноким человеком, а преуспевающим бизнесменом, любящим семьянином, у которого на счету сорок миллионов в банке. Если отчаяние охватывает преуспевающего бизнесмена, то что же говорить о тех, кто живет на шестьдесят этажей ниже! Бездомные, голодные, приученные к наркотикам, ведут свою ежедневную битву за выживание. — Гейл смотрела прямо в камеру, будто ища у нее ответа.
— Репортаж для вас вела Гейл Гейли, Четвертый канал, с высоты в шестьдесят этажей.
Потрясенный Дикинс промычал что-то в знак одобрения.
— Что вы думаете об этом, шеф? — гордо спросил его Чаки. — Пока он летел первые двадцать этажей, я его держал в фокусе, все заснято четко, ясно.
— Да, снято прекрасно, Чаки, — Дикинс вынул кассету из монитора и отдал ее Паркеру. — Пожалуйста, проследи, чтобы она была показана в программе новостей в шесть и одиннадцать вечера и в семь утра.
— Уверен, что она сама подтолкнула его, — проворчал Конклин с позеленевшими от зависти глазами. — Чтобы заснять получше. По-моему, это глупое честолюбие.
Маленькое лицо Уоллеса побледнело:
— Подтолкнула его! О Боже! Не может быть!
— Он шутит, мистер Уоллес, — убеждал его Чаки. — Честолюбие тут ни при чем; на самом деле, Гейл страшно расстроилась из-за того, что Броадмена не удалось спасти. Она считала, что должна была сделать попытку…
— Сделать попытку? — в полном ужасе закричал Уоллес. — Нет, нет!
В этот момент в комнату впорхнула Гейл, элегантная и жизнерадостная, вполне довольная собой.
— А, привет, шеф, — бросила она Дикинсу. — Как тебе понравилось самоубийство?
— Нельзя было пытаться! — закричал Уоллес Гейл. — Ни в коем случае!
— Привет, мистер Уоллес, — Гейл казалась озадаченной.