Бомбардир слышал, как скрипнула дверь. Только без Дженни весь мир стал для него огромной чашей, до краев налитой одиночеством, которую никогда не хватит сил опрокинуть и никогда не удастся, морщась от отвращения, выпить до дна. Теперь пусть входят и убираются, кто угодно. Ему все равно. Он открыл глаза и увидел перед собой довольное лицо Миллера.
— Чего тебе еще, легавый?
— Поздравляю, отличная работа! — хохотнул сержант. — Я имею в виду, как ты отвязался от этой шлюшки. Потаскушка получила поделом.
Дойл рванулся на своем ложе ортопедических пыток так, что угрожающе закачался тяжелый груз. Две склянки с порошками просвистели совсем рядом с ухом Миллера и с яростным звоном разбились об стену.
— Ты, вонючая мразь! Ты смеешь своим поганым ртом… Ты недостоин дышать одним воздухом с ней! Будь я только на ногах! Но мы еще встретимся лет через пять! Землю буду грызть, но найду тебя, тварь!
— Ты-то сам хорош! — невозмутимо усмехнулся Миллер.
— Вся разница между нами в том, что я-то понимаю, что я подлец. А теперь убирайся.
Дойл закрыл глаза, а Миллер победно улыбнулся и, прихрамывая, вышел. Щелкнул замок в дверях, шаги становились все дальше, и на Дойла свалилась тишина, огромная и безрадостная.
Ему почудилось, что где-то рядом прошелестел тихий ветерок, который принес знакомый запах духов и счастья. Он приоткрыл глаза и утонул в прощающем взгляде Дженни, склонившейся над ним.
— Ох, Бомбардир, — прошептала она, — что мне с тобой делать?
Миллер присел в ногах кровати Маллори, который по своему положению и занимаемой должности получил отдельную палату, и приготовился отчитываться. Стоило поспешить, с минуты на минуту ждали супругу инспектора, а в углу палаты уже благоухали цветы от нее.
— Так ты оставил парочку наедине? — сурово осведомился Маллори.
— Так точно! — с готовностью отрапортовал сержант. — Он не собирается бежать.
— А что с его ногой? Плохи дела?
— Если верить консилиуму специалистов, то ничего хорошего. Хромать ему до конца своих дней. И то счастье, могло быть хуже.
— Во всяком случае, его профессиональная деятельность на высоте отпадает. — Маллори, казалось, сменил гнев на милость.
— С этой точки зрения, судьба наконец-то позволила ему вытянуть выигрышный билет, — хмыкнул Миллер.
Маллори с сомнением присвистнул.
— Сомневаюсь! Воровка никогда не станет прачкой. Черного кобеля не отмоешь добела. Слыхал? А Дойл — великий ворюга. На голову выше прочих. Он, можно сказать, талант, изобретательный и не из робкого десятка. Если хорошенько подумать, поймешь, что он не совершил ничего сверхъестественного, принимая во внимание его прошлое. Ты еще попомнишь мои слова, он придумает еще что-то мерзкое!