При мыслях о ней внутри зажглось теплое, немного щекочущее, чувство чего- то очень нужного. Она странная, я это сразу заметил, как только первый же раз пришел в себя. Абсолютно нет никакого страха или преклонения перед драконами, перед высокородными, откуда такое в деревенской девице. Очень странно. А уж потом, когда узнал, что она умеет читать, свободно оперирует сложными понятиями и словами, после того, как пересказала, государственного масштаба работу, неизвестного мне мастера, хотя я получил одно из лучших образований в Империи, еще и комментируя ее, то я заподозрил, что она совсем не та, за кого пытается себя выдать. Но не стал ей говорить о своих подозрения, она мне нравилось, живостью ума, твердым характером, доброжелательностью без капли подобострастия, симпатичная, легкая и живая, она согревала мое сердце.
К тому времени, как пришло время возвращаться в замок, я с дикой тоской думал о том, как мне уговорить ее пойти со мной, и что сделать, чтобы она осталась. Я не задумывался о том, что будет дальше, в каком качестве она будет жить у меня, я понимал только одно, она нужна мне, как воздух.
Улыбнулся, вспоминая ее нежное тело, которое меня сильно волновало, вспомнил, как бережно прижал ее к себе, пользуясь случаем, и мне показалось, что ей было приятно, как просил не высовываться и беречь себя и только собрался позвать кого- нибудь из слуг, чтобы распорядиться найти мне Леру, как в кабинет вошла моя мать, леди Дионела. Дальнейший разговор с ней напомнил мне кошмарные сны моего детства.
— Тайрин, мне донесли, что ты притащил в замок, какую- то девку. Я требую, чтобы ты немедленно вышвырнул ее. И освободи графа, он привел свой отряд, чтобы твой замок не остался без защиты, пока тебя нет, а ты бросил его в темницу, что ты себе позволяешь?
Интересно, кто посмел доносить ей, обо всем, что происходит в замке и дня еще не прошло, как мы с трудом ликвидировали всех наемников в замке, нужно будет спросить няню, и тех, кто крутится вокруг моей матери, надеясь на какие- то поблажки- выкинуть вон. Мои детские воспоминания о матери были еще печальнее чем об отце, тот, хотя бы четко требовал вполне определенные и понятные мне вещи, в чем- то был жесток, но я чувствовал, что по — своему, он любил меня. А вот от матери я не видел ничего, кроме постоянного презрения и недовольства, меня вечно наказывали по ее приказу, вечно лишали всего, что я любил, няню я отстоял, только устроив дикую истерику при отце, который хоть и поморщился, но запретил матери выгонять ее из замка, за что потом она шпыняла меня почти год.