Причиной была тишина. Тишина, которую я ощущаю до сих пор. Она воцарилась в доме, когда разошлись скорбящие. Я к ней не привык. Оглушительная тишина угнетала и давила, и в конце концов в ней потонуло все остальное. Медленно, но верно она сделала меня равнодушным.
Усталость и привычки словно вступили в заговор. За завтраком я доставал две чашки вместо одной и с трудом удерживал слезы, когда приходилось убирать лишнюю в шкаф. Днем я громко заявлял, что иду вынимать письма из ящика, – и понимал, что некому мне ответить. Узел в животе затягивался все туже, и вечерами просто немыслимо было подумать о том, что, приготовив ужин, предстоит есть его в одиночестве. И я целыми днями не ел ничего.
Я не врач и не знаю, была ли моя депрессия клиническим случаем или нормальным следствием грусти. Какая, по сути, разница? Я не видел никаких причин жить дальше. И не хотел их видеть. Я вел себя как трус. Я не предпринимал никаких действий, кроме отказа от нормального питания. Эффект был тем же самым: я терял вес и постепенно слабел, приближая финал. И воспоминания понемногу стали путаться. Осознание того, что я снова теряю Рут, еще усугубило мое положение, и вскоре я вообще перестал есть. Годы, которые мы провели вместе, полностью стерлись из памяти, и я больше не видел поводов оттягивать неизбежное. Большую часть времени я проводил в постели, устремив блуждающий взгляд в потолок. Прошлое и будущее канули в пустоту.
– По-моему, это неправда, – говорит Рут. – Ты говоришь, что перестал есть, потому что ушел в депрессию. Потому что все забыл. Но по-моему, ты стал забывать именно потому, что перестал есть. Следовательно, у тебя не было сил, чтобы бороться с депрессией.
– Я стар, – отвечаю я. – Силы давно меня покинули.
– Ты просто оправдываешься. – Рут машет рукой. – Но сейчас не время шутить. Я очень волновалась.
– Ты не могла волноваться, ведь ты меня не видела. В том-то и проблема.
Она прищуривается, и я понимаю, что задел ее больное место. Рут склоняет голову набок. Половина ее лица освещена утренними лучами солнца.
– Зачем ты так говоришь?
– Так ведь это правда.
– Тогда почему я сейчас здесь?
– Может быть, тебя тут нет.
– Айра… – Она качает головой. Рут говорит со мной так, как, наверное, некогда разговаривала с учениками. – Ты меня видишь? Ты меня слышишь?
Она кладет руку поверх моей.
– Ты чувствуешь?
Ладонь у жены теплая и нежная. Эту руку я знаю лучше, чем собственную.
– Да, – говорю я. – А раньше не чувствовал.
Рут улыбается, явно удовлетворенная, как будто я подтвердил ее правоту.
– Это потому что ты голодал.