после напрасных более чем внушений, что 100-марочные бумажки рано или поздно измельчают, знакомец Робинзон воодушевленно объявляет «dé jeuner[92] готов». Я сижу напротив[93]
большой
ОТЕЛЬ СЕНТ-РЕДЖИС[94]
нью-йорк
где Пятая Авеню Самая Сногсшибательная
на задней обложке меню, убийственно размахиваемого диковатым дремучевыглядящим детиной с ощутимо заклиненным взглядом, который (заслышав мою commande[95]), боязливо указывает сквозь свой Затвор на «petite cheval[96]». Дома местные, намекает он, все «tout neuf[97]». (Швейцарец. Едет в Москву с какой-то целью, мне непонятной; его встретят-куда бы он ни ездил, его везде встречают). Гордо тычет в нечто вроде значка на лацкане своего пиджака: могу разглядеть 3 луча. Из верхнего правого внутреннего кармана достает экземпляр побольше: замечаю 3 молние-вспышки, исходящие из 3 фаллических выпуклостей с надписью «динамо-магнето-стартер». Ниже напечатано какое-то таинственное слово. Блеснул каким-то блокнотом — с тем же напечатанным словом; и засунул руку в верхний левый карман: вынул какой-то электрод, с тем же самом словом. Показывает на лацкан; слово написано на этом самом нечто вроде. Я ничего не соображаю-«pourquoi?» «Instructeur»[98]. Слегка выше этого нечто вроде, алая божья коровка. Прибываем в N[99], говорит он, в 4.30 и никто не получит назад свой паспорт и всех выгонят из поезда и заставят раздеться; и «Вы курите кэмел». Добавив с сожалением, что вся земля вокруг нас (вся от Varsovie[100] и дальше) раньше была русской (пока я гляжу на разруху передвижных лесопилок)
само пересечение границыграниц случилось столь быстро и столь незаметно если не сказать мягко что я не понимал что произошло пока передо мной не промелькнули выпрыгивающие польские униформы, пара краснофлагов на недостроенном здании, и человек в полувыкопанной канаве смотрящий на свой забинтованный указательный палец
склонившийся, тактичный оркестратор траура заглядывает сквозь Затвор, при спускающемся мне. Почти ребенок (носильщики эти почти дети) кивает мне. Входим в амбароподобную постройку: типа ИМКА[101], набитую битком хромым зловонием и нескончаемостью; на одной боковой стене beaucoup[102] полотна обрамляет цветной портрет Ленина. Рядом со мной, у судной стойки, мой швейцарец. Я помогаю ему закрыть большие яркие саквояжи: Внутри них — как минимум дюжина одеял, какая-то еда, куча загадочных приспособлений — и почти над всем — разбитое зеркало. Он, исчезаючи, переводит пару русско-немецких фраз. Что это? спрашивают меня лениво. Журналы, отвечаю я правдиво. Их проверят политцензоры бормочет допрашивающий меня школьник-переросток. Время зевает. Журналы вяло просматриваются невозмутимым кругловатым безбритым парнем; небрежно передаются школьнику-переростку, лениво который сует их мне. Ваш паспорт! Вот (с, там где «Виза», тщательно вырисованными забытыми стереть их русские слова «уборная» и «сукинсын»). Это что? Пишущая машинка. (Кто-то делает отметку о существовании машинки). Время вздыхает. Что у Вас здесь? Кофе. И т.д., ад инфин.