как раз в питейном направлении и что я могу присоединиться (ежели склонен к этому) к их глубоко почтеннейшему — (exeunt
[109] швейцарец и швейцаровстречный; первый приводимый, второй приводящий в движение: а случаем не злой ли взгляд это бросил мне товарищ?) Осторожно… снова входят швейцаровстречный и швейцарец; первый приводящий в действие бутылку, второй приводимый в действие бутылкой — Тут Все Такие Молодые у Нас! наш орудиеноша произносит бешено. А что насчет паспортов? беспитейно интересуюсь я. Он спрашивает у благородного товарища; который утверждает (на блестящем русско-немецком), что все паспорта будут проверяться в поезде — деликатно, на полусогнутом français
[110], приношу свою вечную благодарность…
входя снова в некогда-болеечемпустоту, нахожу высокого светловолосого чужестранца, одновременно бормочущего по-русски и дергающего за Затвор: он отступает и сматывается по корридору (оставляя билет и деньги на разновидности откидного столика) пока кое-как беспо (л) ездный поезд ковыляет по дороге в Куда[111]. Входит дряхлый быльевщик: приседает, крадется, подпрыгивает и делает знак отбоя; я приседаю, крадусь, подпрыгиваю и делаю знак отбоя; мы оба приседаем, крадемся, подпрыгиваем и делаем знак отбоя — после чего я слышу «dyenghee»[112]. Потом даю ему что-то. Потом он дает мне что-то. Потом мы даем друг другу что-то и я иду едва пошатываясь по беспо (л) ез (д) ному поезду
сзади, спотыкаясь, 2 американца (Очень Даже[113]). 1 — «тут пахнет как в хлеву».
вагон-ресторан: расчудесение чуда. Олени в снегу (картина). Розовое растение (настоящее?) Пассажир без галстука (настоящий). 3 рубля за 2 boot-air-broat (половинка от сэндвича с ветчиной и половинка от с сыром) 1 бутылка (гнусного) пива (ведь меня предупреждали — Страхи Совершить Ошибку Ожидая Найти В России То Что Везде Можно Найти Не Ожидая), 1 стакан чая. Круглый кусочек австрийца сидит напротив; говорим о финансах, на гетевском, который начинаю вспоминать. Но где (о, где же) я бы мог быть? — а у главного (не меньше, может и больше) официанта забинтованный указательный палец. Чай, впрочем, хорош. Официант садится, угрюмо читает совершенно чистый лист бумаги. Олени — в снегу, картина; и повсюду имеются побитые молью обсиженные мухами излишества сверхубранства (если бы только везде пахло как в хлеве, или хоть что-то пахло хлевом; но нет же — определенно везде и что-то так не пахнет) и все кажутся никакими иными как одинокими; мерзостно одинокими в мерзости замерзания, в захудалости, в нищенстве, в запущенности, в сугубо вездесущей какойностикаковости. Ну что ж, чай отличный. Но все тут вообще-то где-то еще (мне тебе ему ей этому им нам вам им нечего об этом говорить они вы мы оно или она он ты я где-то еще потому что ничего не возможно если не где-то еще возможно). Где-то еще — это где? Может, в России — ведь очевидно, это не-пойми-что или покойный-Ритц-на-квадратных-колесах — не где-нибудь и не что-нибудь, не Россия, не вагонресторан, не (невероятно, но факт!) Несть. Никогда не рожденный, никогда не будет зачат, тот глав- и тот официант; те Олени и то В Снегу: та нежить и та несмерть и той мертвой хваткой в жестоком изобилии наи-инфра-Тот