кукольная рука хватает pourboire[114]; безгласное лицо смутно уходит.
Бесчадие ставит на якорь борца с затворством; он в своей стихии, его ценные вещи пропали. Само начинает разговор. Русский равняется английскому равняется квадратному корню из минус 1. Французского нет у него; немецкий у меня забыт. Но мы сделаны оба (по счастью) из одного жеста (и как-то явно мой компаньон gentil[115] — между прочим, знает в тысячу раз больше про Америку, чем я знаю или когда-либо узнаю). Выражает не просто одобрение дому для рабов. Особенно воодушевлен ее «озерами» и тронут ее «горами». Также лицезрел, в течение полутора месяцев, бесчисленные великие города-невеликие фотокарточки с видами которых он не просто с готовностью предъявляет (и тут мы общаемся в проходе, пока быльевщик сваливает простыню и чахлое одеяло на каждую из спальных полок) посредством совершенно необыкновенного портфеля. Пребываю (не просто с облегчением) в этом настроении и выходя из этого настроения, начисто натуральная серьезность; мягкий: четкий; энергичный: он — чем-то напоминая ребенка и совершенно непохоже на инфантильного человека — состоит и сложен из сложной простоты. (И
Сидя на террасе окурков[116], заявляю «je vais faire un petit voyage en Russie»[117]… Ларионов[118] вертится взад-и-вбок — «Вуу?»… «Moi»[119]… Его глаза напрягаются; недоуменно его большое лицо выдвигается вперед: крутясь изливает акробатические звуки на Гончарову[120], которая вскакивает; таращится — «Vous?»… «Moi»… Боль скапливается в ее глазах; провал (память) вздымается наружу как хотел… отдыхая, ее жизнь до чего же более чем спокойно подтверждает, Вы правы: Весна только там, нигде больше.) — И
несвет от вдребезги разнесенного фонаря колеблется потихоньку сквозь мерзость запущения, сквозь одну («смотри») открытку с видом Топики[121] (сквозь бредущего сурового немужика грязно которого с другим нестарым усталым мужиком бесчадие поглощает) сквозь еле жестикулирующие едва руки. Непоезд подрагивает медленно. Последняя сигарета: и Америка возвращается в свой портфель. «Для разнообразия, только и всего». Я беру нижнюю, для разнообразия. Холодно (даже через Затвор) просто для разнообразия.
Вт.[122]
Выжили? въезжали? Когдакуда? — Ах, еще не поздно для завтрака (кричит, весело пошатываясь около своего встречателя и излучая в заросший космос полей и лесов, швейцарец) ведь у нас «un heure de retard»[123]. Я устремляюсь к оленям в снегу (пробуряя пугающе-гигиеничный спальный вагон полный американцев) и вскоре сталкиваюсь с черной рубашкой, без галстука; запачканный унылый костюм: волосы назад гривой — точь-в-точь Троцкий. Также шумно поедающая сидит парочка по видимости из Кембриджа, Масс, но на деле из СССР дамочек, с лошадиными зубами и взлохмаченными кавалерами; эта несимпатичная группка на самом деле кажется почти более чем механически оживленной (Да вы что, разве la régime soviétique