Иван Савин насчет кудесника ответил не сразу. Я не глядел на него, но ясно представлял себе его спокойное лицо, простодушный взгляд голубых глаз, мохнатую белокурую голову и неторопливые движения. Он продолжал помешивать в котелке, и когда заговорил опять, то в его голосе слышалась спокойная уверенность человека, не навязывающего своих взглядов другим, но зато твердо убежденного в том, что он говорил.
– А насчет кудесника так это верно… Была, слышь, у одного монаха черная книга, и по этой самой книге он до всего доходил… Всю ночь, бывало, огонек у него в келье: мастерит что-то, либо эту книгу читает. И сделал он земное подобие, вроде бы сказать шар земной, и тут тебе солнце, и земля, и звезды. Заведет пружину – и пойдет эта земля в ход, и солнце тебе выкатывается, и луна круг земли ходит, и, стало быть, – звезды тоже по своим местам… Как у Бога, так и у него… в аккурат!
– Ну, в этом, я полагаю, греха нету, – сказал Андрей Иванович, – потому это называемый глобус.
Я повернул голову, чтобы видеть, какое впечатление произвели эти слова городского человека на собеседников. Услышав его приговор, снабженный таким мудреным словом, старообрядец глядел несколько секунд растерянным взглядом.
– Нету греха, говоришь? – в этаком-то деле?..
– То-то, сказывают, в этом еще греха нету, – продолжал Савин, – потому что это подобие на славу Божию, значит – для вразумления человеков… Ну, а вы послушайте дальше. Стало быть, сколько-то прожил он и помер скорою смертью, без покаяния. Пал у себя в келье и умер.
– Оно и видно, что уж Бог не потерпел, – вставил раскольник.
– Ну, значит, как помер он, надо было сундуки вскрывать. А замки у него так хитро прилажены: бились, бились – ничего не поделают. Вот и позвали, слышь, для этого дела нашего деревенского одного… Мастер тоже был на все руки. Он и отпер.
– Ну?
– Нехорошо, действительно… В одном, слышь, сундуке деньги так пачками и лежат, веревочками обвязаны. Он, значит, с иконой-то езжал не раз… А как другой открыли, так тут уж – тьфу!.. И сказать грешно: лежит в сундуке сделана девица, как быть живая…
Старообрядец, поднявшийся на локоть, с горящими глазами, не вытерпел и, перебив рассказчика, досказал сам:
– И, слышь, толкнуть эту девицу под ложечку, – сейчас она срамные слова может говорить…
– Слов-то, мы положим что, не слыхали, – сказал Савин.
Андрей Иванович молча и сосредоточенно покачал головой. Ободренный его видом, старообрядец заговорил с страстным возбуждением:
– Да ведь это, братец мой, что он говорит!.. Ведь уж въявь для всех знамение было от Бога, что нельзя ему, батюшке, больше ихнего места терпеть. Насмердело!