В лавке стоял Свен Лундман, длинный и худой, очки сползли на кончик носа. Он приветствовал меня почти смущенно, будто прося прощения за то, что пришел.
— Я просто проходил мимо, — сказал он, прокашливаясь и неуверенно улыбаясь, — увидел твое имя на дверях и подумал, почему бы не зайти. Раз уж я оказался здесь.
— Мне очень приятно. Ты совершенно правильно сделал. Не хочешь ли чашечку растворимого кофе с печеньем? К сожалению, это все, что могу предложить в настоящий момент.
Он отрицательно покачал головой.
— Нет, спасибо. Не хочу беспокоить. Хотел просто заглянуть.
«Он что-то хочет рассказать, — подумал я. — Это совершенно ясно». Свен Лундман был натянут и обеспокоен. Мне следовало помочь ему начать разговор.
— Обидно за Андерса, — сказал я. — Надо же этому случиться, и как раз тогда, когда все складывалось для него так удачно и многообещающе. Выкупил свой старый дом да и каких-либо проблем унаследовать твой пост, если я понимаю правильно, у него не было?
Лундман оценивающе взглянул на меня.
— Как бы тебе сказать, — неуверенно протянул он. — Банку он, конечно, выкупил, но вот с назначением на пост директора музея у него складывалось не так уж определенно.
— Вот как? А я думал, что тут все более-менее ясно. С его академическими заслугами и опытом работы.
— Так могло казаться, но определенные проблемы у него тут были.
— Вот как? Надо же. Я этого не знал.
— Может быть, я говорю не совсем ясно, но у Андерса были проблемы. В последнее время он был неспокоен и чем-то озабочен. Казался напряженным и нервным, словно плохо спал по ночам. Он слишком много пил и, видимо, принимал что-то еще. Иногда совсем отключался. Словом, он просто-напросто пренебрегал работой.
— Может быть, это было связано с предстоящим назначением?
— Может, это играло какую-то роль, но мне все время казалось, что тут что-то другое и более серьезное. И Андерс просил меня приехать в тот вечер в Бакку не только для того, чтобы отметить выкуп имения. Он хотел поговорить со мной.
— О чем же?
— Не знаю. Он не сказал. Заметил только, что это нечто важное. И нелегкое для него. Но разговора так и не было. Он хотел подождать до следующего дня. До утра. Но оно для него так и не наступило. Утром он был, уже мертв, — Свен Лундман замолчал.
— Ты думаешь, что это касалось Элисабет?
Он удивленно взглянул на меня, потом отрицательно покачал головой. «И ты тоже, — казалось, было написано у него на лице, — ты тоже об этом знаешь».
— Нет, — сказал он тихо. Это не имело отношения к Элисабет. Это было что-то гораздо более серьезное.
— Но и это достаточно серьезно. Прости, что я касаюсь личного, но мне казалось, что это была тайна Полишенеля.