— То есть, если я правильно поняла вашу классификацию, просто умный человек подвержен всем человеческим слабостям, поэтому может прозябать в бездействии; очень умный человек находит в себе силы сделать выбор и начать действовать; а гений вместо совершения выбора возвышается над альтернативами и, достигая какого-то высшего синтеза, обретает невозмутимость и спокойствие духа. Так или не так?
— Именно так! — обрадовался настройщик. — Вы изложили мою концепцию просто великолепно.
— У меня в институте всегда была пятерка по философии, — слегка улыбнулась я, — а эта ваша концепция отдает стоицизмом.
Как ни странно, но настройщик-философ сумел меня развлечь и позабавить. В благодарность за это я даже купила ему на прощанье бутылку самого дорогого пива.
Направляясь в банк и сжимая в руках злополучную папку, я занималась сеансом самовнушения, твердя про себя: «Я — гений, а потому обладаю невозмутимостью и спокойствием духа, я — гений, гений, гений…»
Увы, но гения из меня так и не получилось! Стоило мне войти в помещение банка, как неудержимый гнев и обида за Ксюшу вспыхнули с новой силой. И чем выше я поднималась по лестнице, направляясь в кабинет Херувимова, тем сильнее распалялась.
Именно в таком виде — с пылающим лицом и горящими глазами — я и ворвалась в кабинет шефа.
— А, это вы, Ольга Владимировна, — поприветствовал меня Херувимов. — Что-нибудь случилось?
Тут он заметил вожделенную папку и стремительно вскинул руку, на мгновение приложив палец к губам. Понять этот жест было совсем несложно — напротив него, закинув ногу на ногу, сидела мадам Херувимова собственной персоной. И зачем только она притащилась в банк в такую рань?
Впрочем, — и меня мгновенно захлестнуло чувство мстительной радости — это и к лучшему! Теперь появилась замечательная возможность отомстить за Ксюшу, и чего бы мне это ни стоило, я обязательно так и сделаю!
За те несколько секунд, что ушли на эти размышления, мадам Херувимова успела меня опередить и тем самым только подлила масла в огонь.
— Почему это к тебе врываются как в бордель? — брезгливо поинтересовалась она у мужа, окидывая меня презрительным взором. — Совсем распустил своих служащих? Стучаться надо, девушка!
Последнее слово было произнесено с такой иронией в адрес моей целомудренности, что прозвучало почти как оскорбление. Однако я не стала отвлекаться на эту старую стерву, а подошла к Херувимову, который следил за моим приближением умоляющим взором, поминутно меняясь в лице, и кинула папку ему на стол.
— Вот, Аркадий Петрович, я достала то, о чем вы меня просили.