– Эх ты, горемыка, – человек смотрел теперь на Алексея Михайловича совсем не грозно, не со властью, но с тёплым умилением, как любуется новоявленный отец первыми, неуверенными и робкими шагами единственного сына. – И откуда ты взялся? И где носило тебя так долго? Не опасайся и ложной ревностью не суши сердца своего. Не монах ты, ибо постриг, а тем паче, священство твоё ложно и потому не имеет силы.
– Как это?! – если бы Пиндюрину сейчас, на сорок четвёртом году жизни сообщили, что он не мужчина, а совсем наоборот – баба, он, наверное, удивился бы меньше.
– Да очень просто. Потому как боров тот, за которым ты навоз убирал, не священник вовсе, да и не монах даже. Как и церковь его, так называемого московского патриархата, не Церковь вообще, а блудница вавилонская, о которой Иоанн Богослов в Откровениях писал. Надули тебя, как и многие тысячи тысяч, таких как ты, надувают по сей день. Уразумел? Так что забудь о нём, как о кошмарном сне. А коли любишь Господа, то поработать Ему, обращая одурманенных и возвращая их в Церковь Христову и в Россию-матушку, можешь. Ибо Россия без Христа – ничто, так, звук только. Одним словом, ЭРЭФИЯ.
Алексей Михайлович, глядя в глаза человеку, понимал, что вербуют его уже во второй раз. Но чистый и прямой взгляд собеседника, в отличие от хитрых, бегающих глазок давешнего игумена, как-то успокаивал и вселял надежду.
– Почему я должен … Вам верить? – спросил он, смущаясь, как бы опасаясь сомнениями обидеть человека.
– Ничего ты не должен, – спокойно и уверенно ответил тот, снова наполняя стакан тягучей рубиновой влагой. – Не хочешь, не верь. Я ж не сказал, должен. Можешь.
Он сделал большой глоток, отчего его выдающийся острый кадык на худой шее заходил, забегал вверх-вниз, как поршень мощного насоса, качающего жидкость.
– А ряженому жирному борову поверил?! – грозно, хотя и без злобы проговорил человек, ставя полупустой стакан на стол. – Или его ты знаешь дольше и лучше, нежели меня?
– Ну, он, вроде, игумен … Богу служит… – совсем засмущался Пиндюрин, чувствуя, что правда и логика не на его стороне.
– Митрополитбюро ЦК РПЦ московского пархата он служит и власти апостасийной, поставившей эту блудницу вместо Христовой Православной Церкви в России. Или он не стращал тебя КГБейкой?
Почему человек принимает те или иные решения? Под давлением упрямых и неопровержимых фактов? Под действием логики? Или страстно, по велению сердца? А Бог его знает, почему.
Именно Бог и знает и никто кроме Него. Алексей Михайлович не знал, но решение принял.
– Куда мне теперь идти? Что делать? – спросил он со всей серьёзностью и решимостью, на которые был способен.