его прежде всего лечь в постель. Заставьте его в ней
оставаться. И заставьте держать окна открытыми. Если он не захочет открывать окон, выньте их и спрячьте под стог!
Покой и свежий воздух — таково было лечение Дэфо.
И когда пришел грипп и люди во всех соседних округах умирали, как мухи, от гриппозной пневмонии, Дэфо со своими сотрудниками-пасторами потеряли всего восемь человек из тысячи восьмисот заболевших.
Вера нашего маленького доктора в бальзамические свойства северного воздуха не мешала ему всячески превозносить крепость здоровья своих канадских французов, которые, как и сама знаменитая мама Дионн, верили, что это добрый господь спасает им жизнь, а вовсе не доктор. За двадцать семь лет жизни в суровой и красивой стране озера Ниписсинг Дэфо принял более тысячи четырехсот новорожденных. И ничтожная цифра смертности среди его матерей заставила бы покраснеть лучших городских специалистов-акушеров.
— Больше половины наших родов обслуживаются соседками-повитухами, и матери также превосходно поправляются, — говорит Дэфо.
Нет, Дэфо тут совершенно ни при чем. Это просто крепкие хозяйки. И воздух здесь тоже хорош; он слишком чист для старого дьявола-стрептококка, первого убийцы в ужасной и скандальной драме родильной горячки. Все это природа. И даже в самый лютый мороз этот воздух — для Дэфо — обладает мистическими свойствами. Известному репортеру Форресту Дэвису Дэфо однажды сказал:
— Вам нужно приехать сюда зимой. Завернемся в шубы. Я возьму вас с собой на вызов, и в санях мы замечательно поспим. Я никогда так славно не сплю, как во время движения по тихой, белой, гладкой равнине, при сорока градусах мороза.
И все же, вникая в вопрос о том, какого типа врачом должен стать этот человек, чтобы вырастить сверхдетей из пяти умирающих, исковерканных комочков мяса, мы не должны обманываться его манерой все приписывать чистому, как шампанское, северному воздуху и свойствам протоплазмы франко-канадских леди, не поддающихся смерти. Он, в точнейшем смысле слова, является тем, чем мы хотели бы видеть большинство наших врачей. Он смеется, рассказывая Вальтеру Винчелю, что за четверть века своей жизни в Калландере он принял у одной бедной женщины семнадцать ребят. И ни разу, ни за одного из них, не получил ни цента. Он не смешивает двух понятий: экономику и свой святой долг принимать новую жизнь и спасать ее. Он был у постели бедствующей женщины так же быстро за семнадцатым ребенком, как и за первым. Когда она родила первого, была еще надежда, что муж встанет на ноги. При рождении семнадцатого нищета этой женщины была уже хронической, безнадежной. Но для Дэфо это не составляло разницы. Это был