В небе вспыхнули стремительные лучи прожекторов, и тут же затявкали автоматические зенитки. Над городом и южнее его вспыхнули две огромные «люстры». Стало светло, как днем. Я отчетливо увидел каждое поленце дров, сложенных под навесом, ручку на дверях бани, провисающие от снега провода антенны, шевроны на шинелях Гюберта и Шнабеля, каждую морщину на лице Габиша.
Первые самолеты перешли в пике, и их рев перекрыл дикий свист падающих бомб.Огромные вспышки яркого света раскололи ночь.Раздались гулкие взрывы. Земля качнулась под ногами, рубленые домишки заскрипели. Освободившиеся от бомб самолеты чуть не на бреющем полете уносились прочь,на восток, а новые, идущие оттуда, с ревом и рокотом устремлялись к земле.
На Габиша нашел столбняк. Он стоял, как жена легендарного Лота, с помертвевшим лицом, не произнося ни слова.
Гюберт шепнул что-то на ухо Похитуну, и тот со всех ног бросился в дежурную комнату.
Через короткое время он вновь появился на дворе и на ходу громко крикнул:
— Аэродром бомбят у Поточного! Больше десятка самолетов…
Я-то уже знал, что бомбят. Значит, Криворученко передал то, что я сообщил ему устно при первой нашей встрече.
Бомбовые удары следовали один за другим и сериями. За городом бушевало пламя страшной силы, заливая все вокруг зловещим кровавым светом.
Я бездельничал и не знал, куда себя деть. Мое пребывание в осином гнезде подходило к концу. Об этом сказал мне Гюберт. Я понял его так, что моя переброска задерживается из-за Доктора, которого ожидают со дня на день. Но Доктор почему-то не торопился. Шли дни, а его не было.
С Криворученко я больше не встречался. В этом не было нужды. Фома Филимонович с отменным усердием выполнял обязанности связного и через два-три дня уносил от меня коротенькие весточки для Большой земли.
Сегодня,после занятий с инструктором Раухом,я повалялся на койке,послушал радиопередачу и вышел на воздух, решительно не зная, что предпринять и чем занять себя.
Фома Филимонович топил баню. Вот-вот должен был вернуться Гюберт. Он и Похитун отсутствовали уже вторые сутки. В сопровождении двух солдат и своры собак, взятой в городской комендатуре, они лазали по окрестному лесу в поисках медвежьей берлоги.
Увидя меня, Кольчугин подошел прикурить и тихо сказал:
— Зайди в баньку, душа моя. Целый короб новостей…
— Зайду,- ответил я.
— Как у тебя в комнате, не холодно?
— Прохладно.
— Ну потерпи. Вот истоплю баньку и за твою печь примусь.
Побродив немного по лесу, я зашел в баню. Фома Филимонович без верхней рубахи, с закатанными штанами и босой старательно драил веником лавки и полки. В печи клубился огонь. От котла с водой шел парок. Въедливый дым стариковского горлодера плавал в воздухе, и от него першило в горле.