Я почувствовала себя лучше, когда вышла вперед, чтобы встать с ним на искусно подобранном каменном круге, который он использовал в качестве двери. Я, должно быть, сделала что-то правильно. Конечно же, я чувствовала его удовлетворение, когда линия забрала нас, его кухня распалась в ничто, когда он выкинул нас на поверхность, на какое-то место отдаленное от его подземного дома.
Реальность затуманилась обратно в существование с нежной непринужденностью, было трудно поверить, что мы куда-то переместились. Окрашенный красный туман ударил меня песчаным ветром. Прищурившись, я повернулась к солнцу, все еще висящему над горизонтом. Жар дня продолжал подниматься с сухой, затвердевшей земли, но я могла чувствовать холод в меркнущем свете. Краснозем выглядел столь же черным как старая кровь в тени.
Мы были в замке Лавленд, и оползень камней был всем, что осталось от него здесь в безвременье, вырисовывавшемся позади нас. Моя лей-линия жужжала на высоте грудной клетки, взгляд Ала неприятно сообщил мне, что она была столь же правильный как дождь в пустыне, и могли мы теперь пойти домой?
Обхватив себя руками за талию, я повернулась. Почти невидимые вдалеке были полуразрушенные башни Цинциннати. Ничего, кроме сухой травы и редких чахлых деревьев не заполняло пространство между нами. И камни. Между нами были еще камни. Это место было саванной в засухе длиной в десятилетия.
За исключением того странного, зеленого круга…
— Что это? — прошептала я, когда поняла, что там, на траве, на высыхающей земле, была фигура, и Ал хмыкнул, проследив за моим взглядом.
— Ведро материнского гноя, — пробормотал он, опустив голову, когда потопал к фигуре. — Она опять в этом.
— Она? — Но Ал не стал останавливаться, и я поспешила за ним.
О Боже, это Тритон, подумала я, когда увидела ее безошибочный силуэт, стоящий недалеко от зеленого круга, с поднятыми руками, голыми там, где гермафродитная одежда сползла к локтям. Сегодня у нее были короткие, колючие рыжие волосы, приземистая, цилиндрическая шапка на голове, сделанная в оттенках черного и золотого цвета, эти же цвета повторялись на ее поясе и шлепанцах, окрашенных красным закатом. У нее в руке был черный жезл, когда она жестикулировала и пела над очертанием живой зелени, сходя с ума, как псих весной.
— Что она делает? — спросила я, потрясенная больше зеленой травой, чем чем-либо еще.
— Калибровочное проклятие, — сказал он мягко. — Возможно, она слышала об осечках. — Потом он заговорил громче. — Тритон, любимая! Что с тобой, бедной чертякой, сделалось?
Четко зная, что мы были здесь, демоница положила вторую руку на жезл и поставила его перед собой, чтобы сделать паузу в своей магии. В пределах пятнадцатифутового круга рыскал поверхностный демон, его тонкая грудь поднималась, когда он тяжело дышал. Его аура выглядела почти твердой, ненависть лилась из его ясных глаз. У его ног был меч, мерцающий в красном свете солнца, и когда я посмотрела, загорелая рука выползла и схватила его.