Потом пальцы ее соскользнули с вершины камеры к ее основанию и вернулись назад. Проделывала она эти движения ритмично, но без излишней спешки, в медленном, сознательно выбранном ритме.
Затем Лаура поднесла нацеленный прямо на нее объектив к губам, поцеловала его, облизала, смочила слюной, целуя голубые жилки и вены. Наконец, она поместила его между зубов и начала двигать взад и вперед. Когда она почувствовала, что стальной фаллос близок к оргазму, она нежно вытащила его изо рта, склонилась над моим членом и долгими глотками высосала из него потоки спермы. Когда мой пенис вздрогнул в последнем спазме, она подняла голову и не вынимала его изо рта до тех пор, пока я полностью не успокоился и сам не отодвинулся от нее.
— Теперь ты лучше меня понимаешь? — серьезно спросила она. Я всегда буду хотеть ее, всегда буду хотеть чего-нибудь большего от нее! Я ответил, почувствовав прилив нового желания:
Я только тогда действительно понимаю тебя, когда вижу совершенно обнаженной.
Десмэнд и Марселло внезапно вышли из отдаленного участка густого леса. Они нас не сразу заметили.
Я прошептал Лауре:
— Я вижу тебя лучше, когда другие смотрят на тебя.
— Ты хочешь меня только тогда?
— Нет. Но я люблю тебя еще больше, когда другие любят тебя.
Она задрала рубашку и улыбнулась двум мужчинам, приближающимся к нам. Я знал, что они никогда не видели ее голой. Теперь же они поймут ее по-настоящему, смогут судить о ней без предрассудков.
Я резко поднялся на ноги.
— Пойду, принесу свою одежду, — сказал я Лауре.
— Вы оставляете ее с нами? — спросил Марселло.
— Только на несколько минут, — ответила Лаура, обращаясь ко мне.
Десмонд добродушно улыбнулся:
— Мы воспользуемся ими как следует.
В пять часов утра я чувствовал себя бодрым и не уставшим. Я нес Лауру на руках. Она была легкая, как перышко.
Снова на ней была моя рубашка. На себя я накинул ее белое платье: оно было таким же влажным, как и в четыре часа. Ночь была теплая, и в своей хлопчатобумажной куртке я вспотел. Ведь мне пришлось пронести мою любовницу на руках довольно долго.
Покинув бассейн, мы пересекли покрытую травой и кустарником местность и, наконец, пришли в освещенный светом внутренний дворик — патио. Был ли там кто-нибудь еще, кроме нас? Нет, место было пустынное, кругом никого даже слуги давно отправились спать.
Я миновал одну комнату, другую, пересёк еще один дворик и попал еще в одну комнату, где находился безупречно одетый молодой человек, с жадностью пожирающий огромный кусок пирога.
Я остановился напротив, выставив перед ним ноги Лауры, свешивавшиеся с моей правой руки. Она выпрямилась, подняла голову с моего левого плеча и вместе со мной внимательно посмотрела на единственного обитателя комнаты.