— Вырежи это, — прервала показ Лаура, — все это слишком банально.
— Почему? — запротестовал я. — Нежность и доброта не так уж часто встречаются в жизни.
Тем не менее, я вырезал это место из картины.
Следующие образы были неясными, неотчетливыми, но я знал, что они тусклые не из-за плохой съемки или освещения. Невозможно было распознать тела, изображенные среди плотной, полупрозрачной темно-зеленой субстанции с таинственными белыми пятнами. Было трудно определить, мужские это тела или женские, обнаженные или одетые. Более того, их нельзя было узнать, поскольку съемка велась сквозь пластиковую поверхность большого плавающего матраца. Я прикрепил себя к нему под водой и снимал Лауру и ее партнеров через сменные фильтры, которые добавили свои собственные искажения к преломлению освещенной воды.
В результате получился своеобразный балет горизонтальных фигур, полуводяных, получеловеческих. Эти тени не соприкасались, но иногда проплывали одна над другой, переплетались, расходились, возвращались снова и как будто проходили друг через друга. Короткий план, возникший параллельно этому балету и снятый с поверхности, ясно показал одно из этих тел — Лауру.
Она делает шаг, танцевальное па. Пальцами одной ноги движет вперед, задерживается на мгновение, решается двинуться дальше. Затем то же самое она делает второй ногой. Такое впечатление, что обнаженная Лаура идет по воде.
Резкое движение камеры, смена ракурса: Лаура стоит на гигантском листе лилии. Это необычный экземпляр водного цветка, называемый Виктория Регина (Королевская Виктория), достаточно прочный, чтобы удержать на себе человеческое тело. Она широко расставляет руки, чтобы удержать равновесие. У нее две бамбуковые палки, она машет ими над головой, ударяет одна о другую, затем мгновенно совершает сальто и ныряет в воду…
Вот она снова в кадре: плывущая в молочном море, состоящем из белых лилий. Их стебли переплелись, как причудливые щупальца.
К ней присоединяются другие голые тела. В фокусе отчетливо видны Десмонд и Марселло. Все трое, взявшись за руки, образуют круг, затем разъединяются, становясь в позы, характерные для античных граций.
Внезапно их головы исчезают; они выныривают на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Их обезглавленные торсы переплетаются, напоминая ожившую индийскую смоковницу с тройным стволом.
Но вот один из мужчин отрывается, снова ныряет в воду. Это Марселло, он кусает Лауру за грудь, подобно хищной рыбе, жаждущей оторвать кусочек плоти. Но его зубы делают ее острый сосок еще тверже и крепче.
Затем губы пловца начинают сосать грудь. В замедленно темпе мы наблюдаем это. Ласка кажется настойчивой решительной, цепкой, упорной. Создается впечатление что рот, сосущий грудь Лауры, извлекает из нее воздух, необходимый для дыхания.