Только в 12 часов ночи, бесконечно счастливые, хотя и утомленные хлопотами и треволнениями, мы, наконец, очутились в нашей крошечной, но чрезвычайно уютной спальне… Вдруг стук в дверь и голос вестового:
– Ваше высокоблагородие. Телеграмма!
– Что такое?
«Желаю самого безоблачного счастья – Огоновский – Подать в 12 часов ночи 20 мая».
Милые, невозвратимые дни, часы, минуты… «Я вижу, – говорил мне мой добрый старый дядя Николай Михайлович[89], – что вам самим Провидением предназначен особый путь. Не волнуйтесь ни о чем: “Les marriages font dans les alerte[90]”». «Твое счастье за дверя ми», – твердила мне тетя Адя.
Бабушка, прожившая 55 лет с мужем и вскормившая 12 детей, повторяла: «Как может Толстой хулить брак, когда это самое лучшее в нашей жизни!»
Милые светочи, освещавшие первые шаги мои на тернистом жизненном пути! Как глубоко безошибочны оказались ваши святые слова…
Какое неизъяснимое блаженство чувствовать, что ты не один, что есть кто-то, для кого ты дороже всего в мире, кто, просыпаясь, встречает твой взор полными любви глазами и повторяет: «Как я счастлива… А мне приснилось, что это всего лишь волшебный сон!» И, засыпая в моих объятиях, шепчет: «Нет между нами никаких преград! Сам Господь соединил нас воедино – такое счастье возможно лишь только в раю…»
Утром, любуясь чудной панорамой Дудергофского озера, мы переходили от одного воспоминания к другому и сделали целый ряд открытий.
– Вы жили на Вороньей горе? Наверное, ты ходила за водой к Дудергофским ключам? Так я тебя видел тогда еще девочкой-подростком.
– Конечно! Я заплетала тогда две косы и была очень худенькая.
– Так это ты и была! Когда я увидел твое прелестное личико с большими темными глазами и густыми бровями, я сразу подумал: «Если б я только мог знать, что ты будешь моей, я не искал бы другой!»
– Да, а потом мы жили на Кавелахтах…
– И там я помню тебя! Ты бежала вверх по улице и звала бывшего с тобой мальчика: «Коля, Коля, не отставай от меня!»
– Ну, конечно, это были мы с братом.
– Так значит, вы жили в Кавелахтах? Поздней осенью мы проходили как-то там на проездку. Дачи уже пустовали, лишь в садике перед маленькой дачкой сидела совсем юная барышня с книжкой на коленях, поглядывая на нас своими большими темными глазами… Вдруг порыв ветра, ее розовенькое платьице облаком поднялось кверху, и она, закрывая руками пылающее личико, помчалась на дачу.
– Это была я! Ах, как мне было стыдно тогда, ведь все меня видели! А вот по этой дороге, кругом озера, мы ходили на Фабриканку в торговые бани. Как-то раз, как только мы собирались свернуть в улицу, мимо нас на красивом коне пронесся молодой офицер: «Алька, Алька, – закричала моя сестренка Катя – она всегда все видела и замечала, – смотри, смотри, что он делает!.. Сумасшедший, он разобьется…»