В Крепостном саду доминировали северцы, между которыми водились свои доморощенные «львы». Конноартиллеристы держались немного отдельно, группируясь около молоденькой Эммочки, богини скейтинг-ринга[108], которая потом вышла за адъютанта дивизиона Сербина. Пешие артиллеристы были скромнее всех, пока наши ряды не пополнились молодежью, которая могла конкурировать с кем угодно.
Уже давно лишенная удовольствия бывать на балах и концертах, Алечка веселилась как дитя, забывая, что через два часа я уже должен был выходить на стрельбу, умоляюще смотрела мне в глаза и повторяла:
– Заинька, один, только один вальс… меня приглашают… и я так счастлива.
Переход из Александрополя в Саракамыш, где нас ожидал общий сбор, был приятнейшим пикником. За орудиями следовала наша пролетка с кучером Шеффером на козлах, в которой, закутанная вуалью от солнца и пыли, сидела наша командирша, бросая направо и налево любопытные взоры.
За один или два перехода до места нас обогнал начальник артиллерии корпуса генерал Махмандаров.
– А вот и очаровательная мм. Беляева, – говорил этот суро вый и недоступный для всех старик. – А где же наш огненный командир?
За короткие недели в Александрополе этот грозный генерал, служивший пугалом для всех своих подчиненных, оценил мою энергию и уменье и горячо рекомендовал всему начальству.
– Вот такого рода вещь… – это было его обычным предисловием. – Теперь, значится, поедем блистать в Бакинское и Елизаветпольское собрание. Ну, а потом куда же?
– Мой муж хотел провезти меня в Красную поляну, там мы достали себе чудный участок подле строящегося царского охотничьего дома на самом краю великолепных лесов.
– Ну вот, и я буду на побережье, в Батуме и, может быть, в Сухуме… А сейчас проеду вперед, поздороваюсь с батареями.
И, сверкая черными глазами из-под косматых бровей, старик с юношеской энергией погнал своего белоснежного кабардинца в голову колонны.
В Саракамыше самый тяжелый вопрос заключался в помещении. Обогнав своих, я попытался найти хотя бы комнату. Наконец разыскал домик, где помещалась с мужем, отставным капитаном, очень славная кабардинка, кроткая и миловидная.
– Никак не могу уступить вам комнаты. У меня только одна свободная, и в ней каждое лето помещается супруга принца Каджар[109] с молоденькой дочкой. И еще, вы говорите, дама. А я так боюсь дам.
– Не бойтесь моей жены, – защищался я. – Если б вы знали, какая она прелестная! Вы ее сразу полюбите, как родную. Ее все на руках носят.
Она улыбнулась.
– Приходится вам поверить… Можете вы поместиться в одной комнате?