– Для вас всегда найдется, – твердил, улыбаясь, лакей.
Однажды днем во внеурочное время раздался стук в дверь. Я вышел в другую комнату и обмер от удивления: передо мною стоял наш бессменный фуражир, которого я всегда встречал первым, подъезжая к батарее, и всегда оставлял последним, отъезжая.
– Вачейшвили!.. Какими судьбами?
Да, это был сам Вачейшвили, выдержанный и спокойный, такой, как бывал всегда – и на полях сражений, и в разъездах, и везде. В руках он держал огромный портфель со всей батарейной канцелярией.
– Извольте подписать. Вот сдаточные ведомости, батарею принимает капитан Кузнецов. Прудкий – он уже классный чиновник – просит передать, что «Инвалидный капитал» пришлось расписать по другим рубрикам, командир дивизиона все доискивается, откуда у нас такие деньги. Раненых ведь теперь совсем нет. Снарядов мало, стоим все время на пассивном участке. Вас все вспоминают. Не то было время! Тогда мы работали один за всех.
– Спасибо, родные! И я вас не забываю. Я заказал 525 маленьких фотографий в кавказской форме и с Георгием. Передай каждому на память.
– Все думали, что вы помрете. Больно уж вы себя не жалели.
– А офицеры?
– Все шлют привет. Теперь ведь и Кулакова произвели в поручики. Дзаболова представили в офицеры.
– А поручик Коркашвили?
– Уже произведен в штабс-капитаны.
– Не написал мне?
– Никак нет. Только вот господа офицеры послали вам телеграмму с получением Георгия. А орден командир дивизиона заслал в Киев, когда вы его еще получите!
Я получил его только перед самым отъездом на позицию.
Коркашвили не писал мне по понятными причинам. Когда меня унесли из боя, никто не верил в мое выздоровление. Через несколько дней, уже в лазарете, Алечка принесла мне его письмо.
– Смотри, что мне написал Петька! Да он с ума сошел!
Я давно уже видел все, что происходило в его душе. Перед выходом в поход Аля была с ним сердечнее обыкновенного.
– Милый Петя, – говорила она ему, – вы знаете нашего командира. Себя он не жалеет, он грудью стоит за своих… В нем ваше счастье, и честь, и слава вашей батареи. Ради всего святого, ради вас самих, ради меня… берегите его, не дайте ему стать жертвой своей удали.
С тех пор во всех боях я замечал, что в его душе происходила борьба. Если командир будет убит, быть может, в первом порыве отчаяния она бросится к нему в объятия… И вот всякий раз, когда мне предстоял выбор между бесславным бездействием и безумной опасностью, он являлся ко мне.
Это живо напоминало мне шотландскую балладу:
Скакать, вперед – и смерть, и ад…
Вернуться – преступленье. —
Чтоб сделал ты, мой сквайр, когда б