Стал графом на мгновенье?
Я уже заранее знал его ответ, тождественный с ответом оруженосца.
Но когда начиналось сраженье и снаряды засыпали мой наблюдательный пункт, неожиданно появлялся Коркашвили и умолял меня уступить ему свой пост. Но Бог меня хранил, подо мной убивали коней, засыпали меня осколками, но я оставался цел… до последнего случая, когда с 300 шагов расстояния я получил пулевые раны… Теперь, казалось, для него наступил желанный час. Письмо его было написано в огненных выражениях. Наконец-то судьба посылает ему награду за тысячу страданий, которые он выносил молча! Одно слово, и он прилетит к ней!
Я часто вижу его во сне и всегда в одном и том же виде. Милый Петя, сколько раз я думал о тебе, вспоминал тебя, сколько раз видел тебя во сне. Я спешу обнять его… и просыпаюсь.
Но все-таки это письмо поразило меня, как неожиданный удар кинжала…
Дни быстро сменялись днями. С фронта стали приходить более утешительные известия. Неслыханное отступление Русской армии закончилось. У власти стало деловое, патриотически настроенное министерство. Наши заводы и фабрики стали вырабатывать колоссальное количество снарядов. Кружным путем, через Владивосток, через Романовск на Белом море стали прибывать огромные запасы вооружения… Во главе армии стал сам Государь… Еще одна великая держава – Италия – присоединилась к Атланте – все, казалось, сулило желанный успех.
Но то, что не видели или не хотели видеть другие, для меня было уже ясно… Была нарушена «белая линия» – убиты, искалечены, ранены те офицеры и солдаты, в которых держался дух армии – те чувства, без которых, как тело без души, начинает разлагаться ее безжизненный организм. Последние кадры, увлеченные надеждой на близкую победу, погибнут в целом ряде бесцельных атак, и тогда…
Однажды, вскоре по прибытии в лазарет, я проснулся в слезах. Я отчетливо видел во сне смерть Гургенидзе, доблестнейшего офицера 2-го Кавказского стрелкового полка, который во всех боях после Сувалок фактически командовал своим полком. Сменялись командиры батальонов, полк переходил из рук в руки, штабные офицеры делали на нем карьеру, уходя на тыловые должности, – но пока тихий и незаметный, но твердый и хладнокровный Иван Константинович оставался в строю, полк выходил сухим из воды и творил невозможное. Последний резерв был Гургенидзе и полурота его пятой роты. «Что будем делать? – спрашивал командир полка. – Ничего не поделаешь, надо восстанавливать положение… Болигловка, давай набалдашник!» Он напяливал на свою облысевшую голову теплый колпак и шел водворять порядок и спокойствие на прорванном участке…