В Харьков корпус вошел порядочно потрепанный после упорных боев. Общее количество штыков было ничтожно. В батареях оставалось по одному, по два орудия, прочие пришли в негодность, пулеметов почти не было. Заняв город и выдвинувшись на его окраину, мы едва держались.
Но значение этого успеха было колоссально. Мы захватили главный индустриальный центр южного края: Харьковский паровозостроительный завод был первым в России. Кроме того, Харьков являлся первым коренным русским городом, моральное значение его было колоссально. Отсюда можно было дать начало новой России. Население не встретило нас взрывом восторга, оно было слишком подавлено красным террором. Но интеллигентные классы были прекрасно сориентированы и горели чувством истинно русского патриотизма.
Было еще рано. Штаб уже перешел в главный отель города. Я поскакал туда в сопровождении ординарца. Улицы были почти пустынны. Пересекая площадь, я услышал свое имя. Передо мной с корзиной в руках, в простой холщовой рубахе стоял мой товарищ по бригаде Н. М. Энден.
– Какими судьбами?
Немного погодя он зашел ко мне и рассказал свою эпопею.
– У жены здесь имение, мы спаслись там от революции. Крестья не отобрали у нас скот, инвентарь, даже мебель. Но нас не трогали. Когда пришли немцы, я сдал мундир с орденами и явился к не мецкому лейтенанту, командовавшему ротой. Он любезно пришел на помощь, перепорол мужиков и восстановил порядок. Но когда немцы ушли, нам пришлось бежать.
Дня через два генерал Шкуро, явившийся в Харьков с личными делами, очистил двойной номер отеля рядом с Кутеповым и его начальником штаба, и я водворился там. Это дало мне возможность выписать к себе мою жену, тем более что и Кутепов уже вызвал к себе свою супругу. Это были счастливые дни нашей эпопеи. Роскошная комната, чудная огромная постель в прелестной спальне, великолепная приемная и, вдобавок, маленький вестибюль и рядом ванная – все это были такие удобства, о которых давно не приходилось и мечтать. Мы все время получали прекрасный обед и ужин по номинальной цене, и хотя жалованье было ничтожное – всего каких-нибудь 3000 обесцененных рублей, но мы не нуждались ни в чем. Алю привез мой двоюродный племянник Коля Беляев и с ним Ванечка Лисокво, прелестный мальчик; оба они перенесли вместе с покойным Асей все тягости походов, и по его предсмертной просьбе я взял его к себе.
Моя Алечка ликовала, как дитя, – с ее лица не сходила улыбка. Мне она не мешала, но ей было хорошо, потому что мы были вместе и будущее казалось ей безоблачным. А у меня работы были полны руки.