Вместе с нами ликовала и «Бабка», торговавшая за воротами сладостями, так как и ее не забывала молодежь в счастливые минуты своего перевоплощения.
Наша «лейб-компания» распрощалась сердечно, но без всякого шума. Пневский и Завадовский сразу же уехали в Варшаву, Борисов на Терек, в свою родную станицу. Мы с Басковым остались вместе, связанные самой тесной дружбой, какая только могла существовать на свете. Мы были бесконечно счастливы, попав в одну бригаду, в одну батарею, и мечтали уже не разлучаться до самой смерти. Пренебрегая «Буффом», «Аквариумом» и всякими злачными местами, мы расстались лишь на несколько дней отпуска, чтоб провести его у своих близких и дорогих в тихой домашней обстановке.
За последние годы дома произошло немало перемен. Когда я был еще во втором классе корпуса, скончался дядя Лелен. Он умер на 39-м году жизни от тяжелой болезни почек, подхваченной им еще на Балканах. Родители были убиты горем. Дедушку разбил паралич. Пролежав в постели два года, он также скончался. Последними его словами были: «Слава Богу, слава вам, Туртукай взят, и я там». Этого удара не вынесла горячо любившая его бабушка, она также быстро стала клониться к упадку и, наконец, когда я был еще на первом курсе училища, тихо скончалась на руках у детей.
Первые дни по производству я провел у тети Лизони, которая все еще занимала комнату в Финляндском полку у дяди Феди, где находилась при жизни бабушка. Он только что получил назначение командиром 82-го Дагестанского полка и должен был ехать в Грозный на Кавказ, но задержался по своим делам и не торопился покидать Питера. Удивительный добряк и глубоко порядочный человек, как и покойный его брат, он чуждался дамского общества и не бывал в свете. Лелен, старший, кончил школу гвардейских подпрапорщиков и вышел оттуда в лейб-гвардии Финляндский полк, куда потом перетащил и младшего, довольно плохо окончившего Павловское военное училище. Устроила его всемогущая тетя Дося[39], супруга генерала В. А. Адлерберга.
Она приходилась двоюродной сестрой бабушке, рано осиротела и попала вместе с ней в институт. В то время прадед имел деньги и связи, ничего не жалел для сиротки и, при ее блестящей наружности, устроил ее брак с Адлербергом, членом семьи, находившейся тогда «в случае». Когда наша семья обеднела и дед вышел в отставку, настал ее черед. У Федосьи Александровны был удивительный талант – все принимали ее с распростертыми объятиями. Энергия ее была неистощима. Ангел доброты, она принимала горячее участие во всех, кто к ней обращался, немедленно пускала в ход все пружины и устраивала все как нельзя лучше. Много лет после кончины ее вспоминали со слезами во всех слоях старого Петербурга.