— Надеюсь, ты не собираешься ему писать? — сказала она брезгливо.
— Как не собираюсь?! Вот именно собираюсь! — удивленная такой странной реакцией, ответила я.
— Только переписки с заграницей нам не хватало! — сказала мама.
— Не с заграницей, а с пионером! Из Болгарии! Через Дом дружбы! Под их контролем! Они сами будут отсылать!
Мама открыла рот и уже набрала в грудь воздуха, но ничего не сказала, а быстро прошла на кухню и так же быстро вернулась.
— Ну, вот что, — сказала она. — Я тебе запрещаю! Категорически!
— Почему?! — не понимала я. — Объясни, почему?!
— Потому что это плохо кончится!
— Почему плохо кончится?! — закричала я. — Ну, почему?!
— Не кричи! Папа работает! — еще громче закричала мама.
Из кабинета вышел папа и спросил:
— Что тут за скандал?
— Она собирается переписываться с Болгарией! — гневно дыша, сообщила мама.
— Ну и что? Пусть переписывается, — сказал папа.
Эти вполне нормальные слова вызвали у мамы такую вспышку негодования, как будто папа вышел голый к гостям.
— Ты что, с ума сошел?! — закричала она. — Тебе мало одной ссылки?! Ты что, забыл, где ты живешь?! Ну, так тебе напомнят!
— Но, в конце концов, нельзя же теперь бояться всего на свете, — сказал папа.
— Нет, именно можно! Если живешь с такой идиоткой, как наша дочь! — и мама с такой силой захлопнула за собой дверь своей комнаты, что на кухне упала крышка от кастрюли и долго жалобно дребезжала, крутясь на полу, пока не затихла.
Папа виновато взглянул на меня, развел руками и снова ушел в кабинет — сочинять со своим соавтором Червинским политический памфлет в стихах про бандита, который ест из американского корыта, но карта его бита и т. д. Целиком этот острый фельетон вскоре напечатают в журнале «Крокодил» под названием «Тито с Уолл-стрита».
Я ревела, стараясь не капать на конверт. За что, за что мама так сразу возненавидела моего болгарского друга? Что он ей плохого сделал? Почему нельзя с ним переписываться? Все равно буду ему писать! Потому что — несправедливо!
Вечером к нам пришел Маринкин папа, мамин брат, и сказал, что хочет со мной поговорить. Мы сидели на кухне, и дядя Иосиф долго, мягко объяснял, почему сейчас опасно переписываться с заграницей. Он говорил, что наши невидимые враги там, за границей, только и думают о том, чтобы завербовать побольше советских людей в свои шпионские сети. Они могут воспользоваться моей доверчивостью и политической незрелостью, и я сама не замечу, как окажусь в их сетях. Конечно, их разоблачат, как разоблачают всех врагов народа, но вместе с ними можем пострадать мы — я и мои родители.