Мне было немножко обидно, что мама играет старушку. Хотя ее игру похвалил сам режиссер Захава, чем мама очень гордилась. Но в жизни мама вовсе не была старушкой, могла бы, если бы поручили, сыграть и мальчика. Может быть, не так хорошо, как Надя Генералова, которая играла Валю. Надя была на сцене совершенно как настоящий мальчишка. Нет, пожалуй, так сыграть мама не смогла бы. Все-таки она была не такая уж молодая.
Когда у нас в доме не было дров, мама часто водила меня в театр. Там всегда топили.
Как и прежде, слушали мы каждый день голос диктора по радио, но теперь в торжественном этом голосе слышались радостные нотки.
— Кажись, погнали немца-то, — говорила Анна Васильевна.
— Погнали! Погнали! — соглашалась мама. — Неужели скоро домой?
Всё чаще я слышала эти слова: «Скоро домой». Их произносили тетя Лена, и Шура, и даже Маринка.
Как-то пришла к нам артистка Мила и привела с собой дочку Олю, ту самую, которая кричала от голода, когда мы ехали в поезде. Теперь Оле было два года, она была смешная, круглая, с ямочками на щеках, умела говорить «валенки» и пыталась схватить за хвост Барсика.
— Только по детям и замечаешь, как время бежит, — сказала мама. — Неужели два года прошло?
— Даже не верится, что скоро домой! — сказала Мила.
— А театра нет! — вздохнула тетя Лена. — Не могу себе представить Арбат без нашего театра.
— Хорошо, что ТЮЗ согласился дать нам помещение. Будем пока играть с ними в очередь.
— Пока! А потом?
— Уверяют, что построят новый театр на том же месте.
— Да, но когда это будет!
— Хорошо бы вернуться до сентября, — сказала мама. — Я хочу отдать Аню сразу во второй класс.
— До сентября обязательно вернемся, — сказала Мила. — Я думаю, нас отправят не позже августа.
Но проходили недели за неделями, а нас всё не отправляли и не отправляли. Уже на яблоне начали краснеть маленькие кислые яблочки, задули холодные ветры с дождями. Короткое сибирское лето подходило к концу.
— Скоро мы поедем? — приставала я к маме.
— Нет эшелона, — отвечала она. — Вот дадут эшелон, и поедем.
— А когда дадут эшелон?
— Не приставай. Ты же видишь, в каком я ужасном состоянии!
Мама была в ужасном состоянии, потому что Витю не отпускали с завода, и он не мог уехать вместе с театром в Москву. Он не имел права уволиться, потому что завод дал ему бронь. А если бы не было брони, Витю призвали бы на фронт, потому что через полгода ему стукнет восемнадцать, призывной возраст. Мама ходила к директору театра, к администратору, к главному режиссеру, и все они обещали что-то сделать, похлопотать, и мама то надеялась, то снова впадала в ужасное состояние. В конце концов завод обещал отпустить Витю, но не раньше апреля или мая. А был еще только август. Это значило, что театр и все Витины друзья уедут домой, в Москву, а Витя останется зимовать в Омске.