Эшелон дали в начале сентября. Вещей у нас оказалось гораздо меньше, чем два года назад, когда мы приехали. Почти все вещи сменяли на продукты. Последнюю свою ценность — концертное платье — мама перед самым отъездом сменяла на туфли для меня. Туфли были замечательные — почти не ношеные, светло-коричневые, кожаные, на шнуровке, с широкими, прошитыми белой замшей рантами. Они были мне велики, но Шура сказала, что это как раз очень хорошо — дольше проношу. Она завернула туфли в газету и спрятала в чемодан.
— Поедешь в старых, — сказала она. — Ничего, что драные, в поезде сойдеть. А новые — в школу наденешь.
Я тоже собрала свое имущество — книгу с запрятанными между страницами записками, кубик с изображением самолета и несколько самых красивых черепков. Шура дала мне тряпочку, чтобы можно было завернуть мое имущество. Получился маленький узелок.
Свой самый любимый черепок — тот, на котором был нарисован поросенок возле кирпичного домика, я подарила Альке. Она приняла подарок и сказала:
— Знаешь, чё? Я его не буду к своим ложить, а лучше я его вот здеся, около забора закопаю, и он будет тебя дожидаться. Вернешься — откопаем.
— Ладно, — согласилась я.
Как не похож этот красивый поезд с голубыми вагонами на тот, в котором мы сюда приехали! Нет одеяла на вагонном окне, солнце заглядывает в вагон, и лица у пассажиров веселые — тоже не то, что тогда! А как изменились две мои московские подруги, Валя и Лена! У Вали за эти два года выросли две длинные косы, а Лена, наоборот, оказалась наголо постриженной — у нее был сыпной тиф. Обе стали очень взрослые — они эти два года проучились в школе, и в Москве им предстояло идти уже в третий класс. И мальчик Саша тоже ехал в нашем вагоне со своей бабушкой Фаней Избугалтерии. Бабушка стала худой, с седыми короткими волосами и в обычных очках, а Саша — веселым и приставучим.
— Ты знаешь о том, что смех без причины — признак дурачины? — спросила его Валя.
— А вот и не без причины! — ответил он. — Мы же домой едем!
Валя подумала и сказала:
— Да, пожалуй, ты прав. Это уважительная причина.
День и ночь отстукивали колеса свою мерную мелодию.
Я слушала и смотрела в окно. «Скорее, скорее, скорее!» — торопила я поезд. И он словно понимал, как нам всем не терпится домой. Паровоз тонко и весело гудел, на поворотах я видела, как черный дым вырывается из трубы, уплывает в сторону и тает в синем небе.
Вокзалы, вокзалы… Крынки с молоком, белая, рассыпчатая картошка на зеленых листьях. Скорее, скорее!
И вот последняя остановка: Москва! Встречающие стучат в вагонные стекла, машут руками, смеются и плачут. Потолкавшись у дверей, мы выходим на залитый солнцем перрон. Какие-то незнакомые или полузабытые люди тормошат меня, Маринку, целуют.