Читая, примеряли на себя поступки героев. Это было что-то вроде неосознанных поисков нравственного примера.
Правда, если книга кончалась гибелью полюбившегося героя, воображение тут же корректировало автора: герой непременно спасался или его спасали — это все еще действовал закон сказок, а может быть, мудрое свойство детской психики: что бы ни происходило — конец должен быть хороший.
…Была еще книжка «Сказки кота Мурлыки» с великолепными картинками, с крупным шрифтом, но я ее не любила, потому что в ней сентиментальные повести кончались трагической смертью героев. Нарушался закон жанра.
…А еще увлекательное занятие — в Валиной комнате, где под стенными часами с боем висит поясной портрет бабушки Марьтимофевны, молодой красавицы в белой, пенистой от кружев накидке, забраться («только не с ногами!») в глубокое кресло и рассматривать альбомы с немецкими трофейными открытками. Альбомы тоже немецкие, шикарные, каждая страница переложена нежно шелестящей полупрозрачной папиросной бумагой, но открытки! Какие на них изображены хорошенькие, счастливенькие девочки и мальчики, котятки и щеночки, уютные домики, добрейшие бабушки и дедушки, мамы и папы, чистенькие домики и садики, полные красивых цветочков… Мне хочется на время превратиться в эту чистенькую белокурую девочку с локонами и ямочками на щеках, и это вполне возможно — на то есть игра, которую я могу включить в себе, когда захочу, а никто об этом и не догадается, и в этом дополнительная радость игры. И сегодня перед сном, и завтра, когда я побреду на урок, перекашивая спину от тяжести портфеля, и на уроке за партой — это буду не я, а моя телесная оболочка. А я улизну в домик к счастливым детям.
В четвертом классе мы с Наташей сочинили клятву верности, наполовину списав ее из «Двух капитанов», и решили, что клятву эту нужно подписать кровью.
Я взяла иголку и долго пыталась проколоть свой палец, но так и не решилась. И Наташа не решилась. Это нас еще больше сблизило. Мы договорились подождать, пока кто-нибудь из нас нечаянно поцарапается, и тогда подписать клятву. А пока мы поставили подписи красным карандашом.
Нашу клятву мы показали дяде Володе Кузнецову, артисту Горьковского театра, папиному другу, который тогда у нас жил. Дядя Володя прочитал клятву, а потом пренебрежительно посмотрел на нас и сказал:
— Женская дружба? Ерунда это! Спорю, что через пять лет, а то и раньше, вы поссоритесь из-за какого-нибудь мальчишки.
Мы обиделись. Наташа сказала:
— Если вы в дружбу не верите, значит, вы вообще ни во что не верите!