Неожиданно их продвижение к теплу и уюту застопорилось по причине совершенно возмутительного поведения Уолтера Уиндраша. Он шел так же быстро, как и оба его спутника, и вдруг замер как вкопанный при виде странных очертаний этого дерева. Он даже вскинул руки, не столько изумившись, что так несвойственно людям его национальности, сколько изобразив жест, который можно было принять за некую разновидность языческого обряда. Он заговорил шепотом, указывая на дерево, как будто привлекал внимание друзей к похоронной процессии или другому явлению, внушающему столь же благоговейный ужас. Его ученый друг признал, что то, как дерево выпирает из земли, представляет собой ботанический интерес. Ему не понадобились его научные знания, чтобы увидеть причину этого явления в роднике, бьющем из небольшого возвышения позади дерева и вынужденном пробиваться сквозь сплетение корней.
Любопытство подвигло Уолтера вскочить на один из верхних корней и подтянуться на одной из нижних веток. Затем, отметив, что дерево наполовину полое, он развернулся, как будто намереваясь продолжить путь. Все это время коммерсант нетерпеливо ожидал, когда они продолжат путь. Но восхищенный Уолтер Уиндраш погрузился в столь глубокий транс, что привести его в чувство оказалось очень непросто. Он кругами ходил вокруг дерева и то, опустив голову, всматривался в водовороты воды вокруг его корней, то, вскинув подбородок, изучал обширное гнездо, образованное его ветвями.
– Сначала я не знал, что со мной случилось, – наконец заговорил он. – Но теперь я это понимаю.
– Не могу сказать того же о себе, – лаконично отозвался его друг. – Мое единственное предположение заключается в том, что ты рехнулся. Ты еще долго собираешься здесь околачиваться?
Уиндраш ответил не сразу.
– Разве ты не знаешь, что все поэты, художники и другие подобные мне люди – прирожденные коммунисты? И разве тебе неизвестно, что именно по этой причине мы все склонны к бродяжничеству? – наконец отозвался он.
– Вынужден согласиться с тем, – угрюмо пробормотал бизнесмен, – что некоторые из твоих недавних финансовых выходок способны вызвать одобрение со стороны коммунистов. Но относительно бродяг, мне кажется, им, по крайней мере, присуще такое похвальное качество, как стремление поторапливаться.
– Вы меня не понимаете, – терпеливо ответил Уиндраш каким-то странным мечтательным голосом. – Я хочу сказать, что я уже не коммунист. И не бродяга тоже.
Его спутники ошеломленно смотрели на него, утратив дар речи.
– Еще никогда в жизни я не видел ничего, чем мне хотелось бы обладать, – все тем же тоном после короткой паузы добавил он.