Выражение лица садовника меняется в худшую сторону. Похоже, он не понимает, в чем дело, но видит, что я в бешенстве. Открываю окно.
– Что, черт возьми, это значит? – спрашиваю его я.
– Что значит? – раздраженно переспрашивает Ферди и смотрит на меня большими карими и очень юными глазами, которые на его старом морщинистом лице кажутся особенно трогательными.
– Эта песня, которую вы только что насвистывали и…
Не знаю, как закончить предложение, и боюсь, что Ферди переспросит: «Какая песня?» Или что-нибудь в этом роде. Потому что тогда я начну орать, орать и орать и никогда не остановлюсь.
– Вам не нравится Beatles? А по-моему, это круто!
Молча смотрю на него.
– А какую именно песню, – чувствую, как язык прилипает к гортани, – Beatles вы насвистывали?
Ферди смотрит на меня как на сумасшедшую, что, впрочем, не так далеко от истины.
– «All you need is love» – так называется эта песня. Но это же каждый знает!
И он пожимает плечами.
– Сам не знаю почему, – продолжает он. – Как вчера услышал ее у вас, так она привязалась ко мне, никак не могу от нее отвязаться. Даже смешно.
Я вдруг как-то разом прихожу в себя.
– Вы вчера здесь были? – перебиваю его я. – Но ведь по четвергам вы у меня не работаете!
Чувствую, как задрожали коленки.
– Ну да, но вы как-то сказали, что я сам могу решать, когда работать, и я подумал, надо в виде исключения прийти в четверг на пару часиков.
Смотрю на него, открыв рот.
– Надо было сначала спросить разрешения? – спрашивает он.
Даже не знаю, что и сказать. Чувствую, как немеет лицо.
– Ферди, мне надо с вами поговорить. Не могли бы вы зайти в дом?
Он выглядит расстроенным. Похоже, боится, что я его уволю.
– Вообще-то, я как раз собирался уходить. Мне тут надо к другому клиенту.
– Это ненадолго. Прошу вас.
Он неуверенно кивает.
По дороге в прихожую пытаюсь, правда, безуспешно, привести в порядок мысли. Наконец открываю дверь. Ферди уже тут.
– Я вас, что ли, напугал своим свистом? – спрашивает он.
– Нет, не то чтобы, но… – не договариваю я, поскольку не хочу объясняться с ним через порог. – Входите, Ферди.
Он вытирает ноги, оставляя комья земли на коврике, и переступает порог.
– Простите, – говорит он, раскатывая букву «Р» каким-то совершенно необычным образом, а я удивляюсь, почему до сих пор не поинтересовалась, откуда у него этот акцент. Ферди уже много лет ухаживает за моим садом и наверняка нервничает, не замечая на моем лице привычной приветливой улыбки. Ферди немолод, наверняка давно на пенсии, но в темных его волосах и кустистых темно-каштановых бровях ни намека на седину. Он мне очень нравится, и ему, похоже, нужна эта работа, или он даже получает от нее удовольствие, поскольку я никогда не слышала от него ни одной жалобы. Это хорошо, потому что если бы я решила уволить Ферди и нанять нового садовника, это разбило бы сердце Буковски: он любит Ферди больше всех на свете. И, как по команде, раздается шум на верхнем этаже, Буковски просыпается, заслышав наши голоса, скатывается по лестнице и набрасывается на нас, сначала на меня, потом на Ферди, потом опять на меня, и я невольно улыбаюсь при виде его, моей собаки, моего приятеля, существа, в котором нет ничего, кроме лохматой шерсти и радости жизни. Хватаю его на руки, поднимаю, прижимаю к себе, но он не расположен к нежностям, вертится, вырывается, я отпускаю его, и он начинает носиться по холлу, словно пытается догнать невидимого зайца. Ферди переминается с ноги на ногу, словно провинившийся школьник в ожидании учительского гнева.