Он был пуст, стояли лишь лавровые деревья, и тень от них падала на замысловатый узор, покрывавший камни, которыми двор был вымощен. Она прошла вдоль одного края, пытаясь вникнуть в значение линий. Затем ее осенило — она видит все вверх ногами. Она двинулась к противоположной стороне двора, и тогда чертеж стал ясен. Это была карта мира, воспроизведенная до самого незначительного островка. Все большие города отмечены, и океаны, и континенты, пересеченные сотнями тонких линий, обозначавших широту, долготу, и много что еще. Хотя большинство символов было своеобразно, легко понять, что карта изобилует политическими деталями… Спорные границы, территориальные воды, зоны отчуждения. Многое начерчено и исчеркано мелом, как бы в ответ на ежедневные размышления. В некоторых регионах, где события развивались особенно остро, земная масса почти затерялась под каракулями.
Очарование заслонило от нее безопасность. Она не слышала шагов у Северного полюса, прежде чем человек не шагнул из укромного места в пятно лунного света. Она собралась бежать, но узнала Гомма.
* * *
— Не двигайтесь, — шепнул он ей с другого конца мира.
Она сделала так, как сказали. Быстро оглядываясь по сторонам, как загнанный кролик, пока не убедился, что двор пуст, Х.Г. подошел к тому месту, где стояла Ванесса.
— Что вы здесь делаете? — требовательно спросил он.
— Вы не пришли, — с укоризной ответила она. — Я думала, вы меня забыли.
— Дело становится трудным. Они все время сторожат нас.
— Я не могу больше ждать, Харви. Это не то место, чтобы проводить здесь отпуск.
— Конечно, вы правы, — с удрученным видом сказал он. — Это безнадежно. Безнадежно. Вы сами должны осуществить свой побег отсюда, а о нас забыть. Они никогда нас не выпустят. Правда слишком ужасна.
— Что за правда?
Он покачал головой.
— Забудьте об этом. Забудьте, что мы когда-либо встречались.
Ванесса взяла его длинную и тонкую руку.
— Я не забуду, — сказала она. — Я должна знать, что здесь происходит.
Гомм пожал плечами:
— Возможно, вам надо знать. Возможно, узнать должен весь мир. — Он потянул ее за собой, и они скрылись в относительной безопасности арочных проходов.
— Для чего эта карта? — был ее первый вопрос.
— Тут мы играем, — ответил он, уставившись на мешанину каракуль. Затем вздохнул. — Конечно, не всегда это было игрой. Но системы распадаются, знаете ли. Неопровержимое условие, общее как для дела, так и для идеи. Вы начинаете с прекрасных намерений, а через два десятилетия… два десятилетия… — повторил он, как если бы факт ужаснул его, — мы играем с лягушками.