Дальше все было, как в расфокусе.
Лица коллег: испуганное – у Карины, сочувственные – у Артема и Алисы, злорадное – у Эльвиры… Все они отводили взгляд. Даже Мышка.
Мои ледяные пальцы, которые все никак не могли застегнуть «молнию» на сумке.
Презрительно брошенные слова шефа:
– Крыс в моей программе не будет. Телевидение – мирок маленький. Я мог бы устроить так, что тебя никто не возьмет на работу, но не предам это дело огласке. Из уважения к Лизавете.
Видимо, из этого самого уважения Герыч решил вышвырнуть меня лично. Проводил до самых дверей офиса, как под конвоем. Оказавшись у лифтов, я долго изучала голую стену, не в силах поверить в происходящее.
Из-за развернутой газеты выглянул Толик.
– Литаврина! Куда?! А отмечаться! Смотри, завтра не пущу! – пригрозил он.
– А который сейчас час? – Язык не слушался, словно опух.
– Десять минут двенадцатого.
Шариковая ручка с обкусанным концом прыгала в руке, как живая. С трудом написала: «М. Литаврина – 11.10» и положила ручку на стол.
И зачем, дурочка, писала? Завтра-то я сюда уже не приду…
На ватных ногах я вошла в лифт, нащупала окоченевшим пальцем кнопку первого этажа и… вышла. Зеркальные двери сомкнулись. Облокотившись о стену, я уставилась в окно невидящим взглядом. Перед глазами прыгали выдолбленные буквы «Дюпон» в куче мятых бумаг.
Стукнула дверь. К лифтам выбежала Карина.
– Машка! Хорошо, что ты еще не уехала! – запыхавшись, проговорила она.
Пойманной птичкой в груди затрепыхалась надежда. А вдруг Карина пришла сказать, что это розыгрыш? Глупая шутка Мышки или Викули?
– Твои вещи.
Только сейчас я заметила в ее руках картонную коробку. Там лежали кружка с надписью «Маша» в наивных вензельках, кассета ВХС, блеск для губ, блокнот и ворох бумаг – все, что выгребли из моего ящика в столе.
Пойманная птичка выпорхнула из груди.
– Спасибо.
Взяв коробку, я с силой надавила на кнопку лифта. Карина кашлянула за моей спиной:
– Ну ты… это… уж не переживай! Это не самая большая трагедия, которая может случиться в жизни, пупсик!
Я удивленно обернулась. Слова администраторши чем-то зацепили меня. Голова гудела. Мысли расползались, как тараканы на свету. Кивнув Карине, я вошла в лифт. Двери закрылись.
Казалось, за минувший час мир рухнул, земля раскололась – повсюду торчат обломки домов и огрызки телеграфных столбов, из-под руин доносятся глухие крики о помощи. Но на улице по-прежнему светило солнце, весело шептались запыленные тополя. Вкусно пахло свежескошенной травой – на газоне жужжал триммер. Как будто ничего не случилось.
Я и сама была на удивление спокойна. Только руки почему-то сильно дрожали. В вагоне метро девушка, сидящая напротив, обмахивалась журналом и без конца сбрызгивала глянцевое лицо термальной водой, а я все куталась в летнее пальто. Меня била мелкая дрожь. Оттаять удалось только дома, под горячим душем. Узел внутри размяк, и я заплакала, глотая соленые слезы с привкусом хлорки.