В пустоте Вселенной, среди бесчисленных галактик, затерялось бесформенное облако космической пыли, скрывавшее сто миллионов новорожденных звёзд. Одна из них, синяя звезда-гигант, сияла в тысячу раз ярче Солнца. Ещё две маленьких тускло-оранжевых звезды ползли вокруг неё по вытянутым эллипсам орбит. Причудливая игра трёх гравитационных полей не дала образоваться планетам. Вокруг светил кружили лишь гигантские тучи астероидов, — то маленьких, как камни, то огромных, как континенты и луны. Они неслись по своим запутанным орбитам, сверкая то кровью, то голубым пламенем в лучах трёх солнц.
Здесь никогда не было жизни, — и никогда её не будет. Это было царство, оставленное даже вездесущей во Вселенной энтропией, озаряемое лишь редкими взрывами столкнувшихся астероидов. В течение ста миллионов лет тут ничего не изменится — пока не взорвется синее солнце. Пустота ведь мертва, и ей безразлично всё, в том числе и время. Здесь его просто не было. Никто не измерял его течение. Ничьи глаза не видели этой мертвой красоты. Никто не пытался здесь что-то изменить или улучшить — здесь никто и никогда не бывал. Но пришёл срок — и перемена явилась.
Глаз не смог бы уловить миг, когда пространство разорвалось, открывая выход из безвременного небытия. Последние, незримые его обертоны растекались вокруг. Само сияние солнц в нем странно мерцало и завихрялось, астероиды же вспыхивали и испарялись. Даже крупнейший из них, — глыба из железа и камня, величиной в целый материк, — тоже вспыхнул и разлетелся вдребезги, его облек страшный, сверхсолнечный свет. Пламя, расколовшее тысячемильный железокаменный монолит, было столь яростным, что обломки, не успев разлететься, обратились в его ослепительном сиянии в плазму, и возле трёх солнц вспыхнуло четвертое.