, амулет со строкой из Корана, мама не расставалась с таким, когда носила под сердцем младшего братика, Мехмеда: он помогает сохранить беременность…
(Вспомнив о Мехмеде, Айше, как всегда, ощутила в груди ласковую теплоту. Это не Орхан, несносный задавака, хоть и грех такое думать теперь, когда старший брат предстал уже перед Аллахом.)
Но… ее подруге Бал, конечно же, тумар сейчас еще ни к чему. Уж настолько рано, что смех один, а не обережение.
Тогда, наверное, это назар бонджук, «глаз Фатимы» – или хамса, «рука Фатимы». Они от многого помогают, в том числе и просто от сглаза или порчи. Двенадцатилетней девчонке тоже можно носить, ничего смешного тут нет.
– Береги сестру, Джан, – это Эдже говорит Беку.
– Береги Джанбал, сын, – эхом повторяет Аджарат.
– Береги Бал, брат, – подхватывает и Ламии.
В воздухе повисает короткая пауза. По-видимому, все ждут каких-то слов от мальчика, но он молчит. Еще бы. Айше на его месте точно не знала бы, что сказать.
– Буду беречь, – просто отвечает он. С такой спокойной твердостью, что ему веришь.
Айше, во всяком случае, поверила.
И тут же окончательно, бесповоротно ощутила, что больше ни одна тайна не уместится в ее голове. По крайней мере сегодня. Да и о разгадке уже подслушанных тайн думать абсолютно не по силам.
Кто там этот Ламии, которого и муж, и жена называют братом, а он сам зовет братом их сына; что еще за названный брат, побратим, когда-то владевший тем оправленным в янтарь бебутом, и что за «бывшая» сестра-близнец; чью могилу омыли слезы моря; почему девочке надо вручать оберег именно сейчас, когда кинжал сменил владельца, и зачем сопровождать это таким странным ритуалом…
Хватит. Принцесса сыта загадками по горло, до тошноты.
Обретенные сегодня друзья, Бал и Бек, потом ей об этом расскажут. Или не расскажут. Спрашивать-то у них нельзя, это Айше ясно: дружбу загубишь сразу, напрочь.
И очень хорошо, что от угла дома через сад тянется потайная тропинка.
3
Ну, вы все знаете, правоверные: шахзаде Мустафу не смогли убить тайно – потому убили в ставке отца, облыжно обвинив в измене. И сделано это было так, что нет никакой возможности отрицать вину самого султана, повелителя правоверных; единственное, что может пусть не оправдать, а смягчить ее, – это тот яд, который влили в уши султану двое злочестивых потомков-гяуров, роксоланка Хюррем-хасеки и великий визирь Рустем-паша, тоже гяур по рождению. Тсс, правоверные… А вы, гяуры, ликуйте: не случись этого, смени Мустафа Чистосердечный на троне Сулеймана Великолепного, туго бы вам пришлось. А возьми Сулейман, чьи руки уже начали слабеть, своего старшего и лучшего сына в соправители, и вовсе следа бы от вас, гяуры, не осталось. Взяла бы верх Блистательная Порта в Мухаребеси