* * *
Истанбул подступал издали, окраинами, предместьями – и был он сам на себя не похож. Или, наоборот, похож?
Будто красавица в рваной, дешевой, заросшей грязью накидке поверх роскошного платья. Причем на той накидке местами виднелись драгоценные заплатки – богатые виллы, ухоженные сады при них, вблизи скрывающиеся за неперелазными стенами, а издали хорошо различимые, – но остальное было хуже, чем в нищей деревне. Чем ближе к центру, тем шире станут улицы, опрятнее обочины вдоль них, чаще начнет поблескивать серебро на седлах и уздечках, больше станет степенно держащихся людей в хороших одеждах…
Но как снаружи были яркие заплаты на рванине, так и внутри останется грязь на нарядном платье красавицы, на холеном ее теле.
Великий город.
Наверное, все великие города таковы, но из всех них Аджарат только Истанбул и видел. Да и тот не слишком-то видел прежде, честно говоря. Мало что увидит пленник, которого ведут от порта к темнице, – и еще меньше увидит тот же пленник, после побега из темницы пробивающийся к порту. Ночью. Сквозь кровавую пелену перед глазами, сабельный блеск, боль от ран и боль потери.
И сквозь надежду. Надежду сохранить, спасти ту, которую полюбил навсегда и доселе любишь больше жизни, больше спасения души.
Но теперь оба они готовы пожертвовать и жизнью своей, и душой за спасение дочери…
Не надо сейчас об этом.
Если совсем повезет, Аджарат и в этот раз не увидит главные улицы Истанбула, дворцы и рынки, нарядное платье и немытое тело столицы столиц. Его путь – на Ловчее поле. А оно поле и есть, в окружении предместий, но за городскими стенами.
– …Слушайте меня, правоверные, и да пребудет вам уроком моя участь! – зычно и как-то равнодушно орал коренастый, голый по пояс детина, шествуя со связанными руками меж двух молодцев в зеленых кафтанах младших джеллат; старший палач, в алом кафтане, шагал сзади. – Не промышляйте разбоем! А если уж случится такое, просто грабьте – но не режьте глотки! Тогда и вам всего лишь голову отрубят! А так – да пребудет вам уроком моя участь! Слушайте меня, правоверные!
Аджарат только зубами скрипнул, объезжая процессию. Оглянулся: слуга с запасной лошадью в поводу, кажется, был настроен послушать, не расскажет ли разбойник еще каких подробностей, но увидел бешеное лицо хозяина и торопливо понукнул коня.
Ехали они о дву конь каждый. Один Аджарат скорее бы добрался, но так все же нельзя: трое суток быстрейшей езды почти без передышки, иной раз и часть ночи захватывали, рысью и скорым шагом, потому, когда все-таки останавливались дать роздых лошадям и себе, надо было спать поочередно.